Хвоста нет!
Дата: 21/08/2006
Тема: Обращение с РАО и ОЯТ


Человечество в ходе эволюции приобрело много хронических заболеваний. Но здесь мы затронем одно из них, которое незаметно разлагает людей и уничтожает жизнь. Мусор. Не тот, что в голове, это другая тема, не менее больная.

Мусор, который наше общество потребителей производит ежесекундно. Только вокруг Москвы около тысячи несанкционированных свалок. А неуемная жажда потребления оставляет после себя все новые отходы: пакеты, упаковки, очистки, объедки, коробки, целлофан.

И это самый безобидный вид мусора. Потому что есть РАО – радиоактивные отходы. Их нельзя свалить в грузовую машину, провезти с ветерком по городу и выбросить где­нибудь на окраине. В обращении с РАО требуются знания, технологии, предосторожности и профессионализм. На деле все расходы по их утилизации и хранению выливаются в приличную сумму.

Взгляд в прошлое

Во второй половине прошлого века страна работала на ВПК. Все было подчинено единой цели – созданию ядерной бомбы. Обратной стороной ее разработки стали радиоактивные отходы. Правители и отцы-основатели не очень­то утруждали себя заботой о здоровье рабочих отрасли и жителей окрестных городов. Жизнь простых людей в России всегда ценилась невысоко, а уж когда решались задачи государственной важности… И сегодня еще можно слышать рассуждения о том, что жизнь человека стоит столько, сколько ВВП он может создать.

Предприятиям ядерной отрасли было предоставлено право самостоятельно решать проблемы утилизации. Кто-то хранил и захоранивал, а бывало, что и закапывали землю в жидком виде или сбрасывали в ближайший водоем, загрязняя реку, как ПО «Маяк» – Течу. Тогда же возник вопрос, что делать с отходами, генерируемыми институтами, больницами, монтажными организациями, которые применяют нуклиды в своей деятельности. Приняли решение о создании региональных специализированных комбинатов, чтобы собирать, перерабатывать и хранить там низкоактивные отходы социальной сферы. В системе «Радон» было 33 организации. С распадом СССР в России осталось 16 предприятий, все они различны по оснащенности, площадям, объемам выполняемых работ. Обусловлено это количеством отходов, производимых регионом. Северо­Запад, например, насыщен этим добром: здесь и атомные станции, и НИИ, и больницы. Поэтому Ленинградский «Радон» наравне с Московским считается самым крупным.

Высокий оптимизм

Договориться о встрече с директором Ленспецкомбината Александром Игнатовым удалось довольно быстро, он сразу согласился на интервью и радушно пригласил к себе. На контрольно-пропускном пункте досконально изучили мой паспорт, спросили о цели и продолжительности визита и вручили инструкцию для ознакомления. В ней сухим казенным языком излагалось, чего гостю на территории СК делать нежелательно. Приняв к сведению и получив пропуск, я в сопровождении охранника прошла к директору. Признаться, давненько мне не приходилось видеть столь скромных начальственных кабинетов. Небольшой кабинет, недорогая обстановка, умеренных размеров стол. Александр Александрович в общении прост и доступен. Настрой, неожиданно для меня, оптимистичный. Заговорили сразу о насущном. О хранилище:

– Сегодня у нас свободных объемов где­то 1000 кубических метров. В год мы принимаем 250–300 кубов. Однако уже третий год сохраняем этот резерв. За счет технологий мы сможем продержаться еще лет 5. Это что касается твердых отходов. С приемом жидких отходов проблем нет, имеющийся емкостной объем позволяет принимать ЖРО без ограничений. У нас имеется 15 нержавеющих емкостей по 300 кубов, которые позволяют временно хранить ЖРО. Раз в год по мере накопления отходов мы запускаем установку по их переработке и отверждению.

Сейчас мы разрабатываем рабочую документацию, чтобы в будущем году начать строительство хранилища на 4750 кубов. Проект уже готов, смета составлена. Мы планируем, что максимум за 4 года построим его. Так что тех объемов, что у нас есть, хватит до ввода в эксплуатацию нового хранилища. Первоначально нас должны были финансировать в рамках Федерально­целевой программы по ядерно­радиационной безопасности на 2007–2010 гг. Но в седьмом году этого не произошло. Нас заверили, что в 2008м нас обязательно включат в программу. Пока финансировать строительство будем из своей прибыли с последующей компенсацией, когда в восьмом году деньги по программе будут выделены. А то, что нам выделят в полном объеме, 150 миллионов согласно смете, я не сомневаюсь. Нам нельзя упускать время, потом поздно будет. Я знаю, что хранилище надо строить сегодня. Поэтому мы готовы вкладывать свои деньги. На имя председателя Правительства направлены письма за подписями губернаторов Валентины Матвиенко и Валерия Сердюкова. Все проинформированы, что на Ленинградском «Радоне» ограниченное количество свободных объемов. Есть письма, обращения, а обратной связи нет. Уж, казалось бы, губернатор – не последний человек (среди знакомых Президента – авт.), а ответа нет. Это ненормально. Если не даете деньги, объясните почему. Если выделяете – скажите, когда и в каком объеме. Чтобы мы планировали свою работу.

– Александр Александрович, на чем же тогда базируется Ваша уверенность, что деньги дадут?

– Я думаю, здравый смысл есть у всех. Давайте я повешу замок на ворота и скажу, что не принимаю отходы. И начнут разбираться: «Почему не принимаете?» «Да я вам письма посылал». Покажу подборку писем. Только к чему все это?

– Если областная власть вас слышит, уже не безнадежно…

– Слышит, и возможно, деньги могла бы дать, но не имеет права. Закон запрещает выделять средства федеральным предприятиям. Зато нас политически поддерживает.

– Что еще вызывает беспокойство?

– Трудностей всегда у всех много. Если вовремя ко всему подойти, проблем не будет. Мы их сами создаем. Потом преодолеваем. Зачем это нужно? При четкой системе работы, сложности не должны возникать. Есть бесхозяйственность, а проесть можно любые деньги.

– В 1995 году приняли Закон, где был указан список предприятий, финансируемых в первую очередь. «Радоны» там значились. Соблюдалось это на практике?

– В этом году впервые за последние годы финансирование близко к достаточному. Тех денег, которые сейчас из федерального бюджета к нам поступают, достаточно, чтобы начать замену основного технологического оборудования. К сожалению, федеральный закон гласит, что эти деньги могут быть использованы только на ремонтные работы. Ни на капитальное строительство, ни на модернизацию пустить их нельзя. А на содержание полигона этого более­менее хватает.

– Вы думаете, сохранится эта тенденция?

– Думаю, уже все, сохранится. Как Минфин сделает меньше, когда есть отправная точка?! Больше – можно, меньше – нет.

– Александр Александрович, исходя из сегодняшней ситуации, какие перспективы у Ленинградского «Радона»?

– Сегодня все российские хранилища имеют статус временных. Законом определено, что срок их эксплуатации 30 лет. Далее отходы должны отправляться на захоронение. Нашим площадкам уже более 30 лет. В любом случае, если хранилище временное, значит рано или поздно из него придется все извлекать. Сегодня необходимо разработать технологию, чтобы извлекать, сортировать и кондиционировать отходы, приводя их в окончательный для захоронения вид. Мы знаем, что в 2017 году начнут снимать с эксплуатации I энергоблок ЛАЭС. Где отходы размещать? За 11 лет можно подготовить проектную документацию и построить первую очередь могильника. Такое решение должно быть принято. Пусть не сегодня. Так все делают, и нас это ждет. Я был в Финляндии, Франции, Ирландии, Испании. Там решен вопрос с окончательным захоронением. Вопросом могильника для окончательного захоронения мы занимаемся более 10 лет. Постоянно строить временные хранилища экономически нецелесообразно. Говоря о безопасности и надежности, мы подразумеваем окончательное захоронение. Сейчас рассматриваются 2 варианта: подземное и наземное сооружения для захоронения. Лично я склоняюсь к первому. Оно, конечно, раза в 1,5 дороже наземного. Зато надежней. На территории нашего комбината метров на 100 вглубь синяя глина. В ее толще можно соорудить могильник по типу метрополитена. Этот вариант не потребует землеотвода, кроме того, инфраструктура и специалисты есть. Но чтобы это сделать, надо принять политическое решение. Пока его не огласят, ничего не будет.

– Вы верите в то, что первый в России могильник построят на вашей территории?

– Мы ближе всех продвинулись в этом направлении. Я бы хотел, чтобы это произошло при нашей жизни. По логике в России надо несколько федеральных хранилищ делать. На севере шахты есть, их можно под это дело перестроить. Известно, в каких регионах, какие отходы находятся. Исходя из этого, и надо принимать решения. Беда в том, что у нас ни закона по обращению с РАО нет, ни концепции его предваряющей. В этих документах должна быть прописана вся схема действий: от образования отходов до их захоронения.

– Предположим, у вас построили могильник. Вы из хранилищ все переместили туда, новых отходов добавили – все объемы освоили. Что дальше? Снова строить могильник?

– Зачем? Мы ведь четко просчитываем, сколько отходов в регионе. Сейчас у нас и на Ленинградской АЭС накопилось в сумме 80 тысяч кубов. Это за 45 лет. Можно прогнозировать поступления отходов в будущем, даже с учетом развития энергетики. На сегодняшний день по проекту ВНИПИЭТа первая очередь захоронения рассчитана на 150 тысяч кубов. Этих объемов лет на 50 хватит. А потом всегда можно достроить. Как в метро новые станции открываются – ветку туда провели, ветку сюда.

– Сколько стоит хранение?

– Всегда считал, что федеральные деньги выделяются на содержание имеющегося хозяйства: это сети, здания, сооружения, мониторинг. А то, что мы сегодня принимаем от заказчика, должно стоить не меньше себестоимости плюс прибыль. Неправильно, если мы берем отходы и ничего не имеем. Я не сторонник устанавливать разную цену для коммерческих и бюджетных организаций. Мне все равно – больница, институт или акционерное общество. Процедуры обращения с отходами одинаковые. Единственный неясный момент – хранение. Как его рассчитывать? Переработку и транспортировку – понятно. А хранение – вопрос сложный. Сколько отходы будут храниться: пять, двадцать пять, миллион лет? И кто заплатит за миллион лет хранения? Как только мы приняли у заказчика отходы, он о них думать забыл. Это становится моей проблемой. Отходы – федеральная собственность. Хранение отходов и содержание полигона должны финансироваться из федерального бюджета.


Транспортировка РАО в сопровождении охраны

– Я правильно поняла, вам платят за транспортировку, переработку, но не за хранение?

– У нас в прейскуранте такой строчки нет. Даже если бы и хотел, я не знаю, как это сделать. Как на остальных «Радонах» сказать не могу.

– Сейчас вы подчиняетесь Федеральному агентству по жилищно­коммунальному хозяйству. Считаете, это правильно?

– Сложно говорить. Неправильно то, что Московский «Радон» замыкается на правительство Москвы. Остальные 15 организаций – на жилищно­коммунальное хозяйство. У всех «Радонов» задача одинаковая. Значит, они должны быть в одной структуре и подчиняться одному органу управления. Мне лично все равно, где он будет. Главное, чтобы там работали специалисты, понимающие, что и для чего они делают.

Кстати, о специалистах. На Ленинградском СК работает 300 человек. В лучшие времена в штате состояло 700 сотрудников. И работать приходилось в 3 смены. Такая загруженность была. Сегодня поступления отходов несравнимо ниже, поэтому увеличения кадров не предвидится. Вместе с тем, за последние годы средний возраст работающих снизился. Молодежь привлекает стабильность (з/п около 14 тысяч), сокращенный рабочий день и ранняя пенсия в 55 лет. Недавно в колдоговоре появился пункт о дополнительном окладе к отпуску. Сейчас решается вопрос с жильем: помогать с ипотекой или покупать квартиры для персонала, с последующим вычитанием денег из зарплаты. Что касается условий труда, то они с момента образования системы «Радон» кардинально не изменились. И причина, прежде всего, в устаревшем оборудовании и технологиях, созданных почти полвека назад. Несмотря на то, что основное оборудование устарело, появился новый профессиональный инструмент, малогабаритные установки, компьютеры и средства связи. В этом я смогла убедиться лично, совершив экскурсию по спецкомбинату в сопровождении заместителя главного инженера Бориса Каратаева.


В лучшие годы штат был в 2 раза больше, и работать приходилось в три смены

Зрелый пессимизм

Территория предприятия спроектирована по классической схеме поделена на зоны: в «чистой» находятся складские помещения, столовая и управление. Чтобы попасть в «режимную» зону (зона возможного загрязнения) надо пройти санпропускник, где необходимо переодеться в спецодежду. Собственно здесь и располагаются главные объекты «Радона» корпуса с технологическими установками по переработке РАО и хранилища. Два корпуса занимает оборудование по комплексной переработке ЖРО и их временному хранению: концентрирование (выпарка, ионный обмен), установка отверждения жидких концентратов (битумирование). Аналогично два корпуса предназначены для обращения с источниками ионизирующего излучения (ИИИ). В одном из них находятся защитные камеры для манипуляции с источниками (извлечения отработавших ИИИ из защитных контейнеров, сброс их в железобетонное хранилище, зарядка новых ИИИ), в другом – бассейн для хранения нейтронных ИИИ.

Отдельный корпус предназначен для проведения дезактивации технологического оборудования, транспортных контейнеров и спецавтомобилей.

Хранилища твердых РАО конструктивно представлены несколькими типами – от примитивных до вполне современных. Первое строилось на средства НИТИ и ЛАЭС для их отходов. Выгрузка выглядела следующим образом: подходила машина с отходами, козловой кран подхватывал контейнер и доставлял наверх, где рабочие занимались сортировкой и сбрасывали РАО в каньоны. Прошло не так уж много времени с тех пор, как люди работали в этих беспощадных условиях: и в дождь, и в снег, и в стужу. Крышу в хранилище делали позднее, когда появилось адресное финансирование и отношение к отходам стало серьезнее. Сегодня благодаря этому старому хранилищу «Радон» продлевает себе жизнь. Дело в том, что тогда практиковали навальную технологию, когда некондиционированные отходы скидывали вниз. Путем естественной усадки и биологического сокращения высвобождается свободный объем, куда и помещают вновь поступающее РАО. Как образно выразился Борис Анатольевич: «Мы ножками сверху притопнули, попрыгали, уплотнили кучу. Как долго мы еще сможем так действовать?!». В 2000 году появилось требование использовать сертифицированные герметичные контейнеры для перевозки и хранения. Понятно, что в данном случае ничего уплотнить уже нельзя, зато при перемещении в могильник проблем не будет: взял контейнер и переставил. А как разбирать и переносить отходы из навального хранилища – это головная боль в перспективе.


Герметичные контейнеры для перевозки появились недавно

Проблема настоящего – 1,1 тысячи кубов жидких концентратов – так называемое, «ядерное наследие». Деньги за него давно получены и истрачены. Меж тем емкости стоят уже более 40 лет. А срок эксплуатации нержавеющего материала – 25 лет.

– Вы знаете, что такое межкристаллитная коррозия? – обращается ко мне Борис Анатольевич. – Это как червячок. Он разъедает сталь. Емкость может быть разгерметизирована. 40 лет – критический срок для нержавейки. Здесь велик фактор неожиданности: когда сталь не выдержит, на какой точке емкость потечет? Сценарий непредсказуемый. Разум говорит одно – надо отверждать, и чем быстрее, тем лучше. Но для этого нужны деньги на расходные материалы. Лихие головы говорят, что за 5 лет можно все переработать. Я пессимистичнее настроен – лет 10 надо. Тем более, требуется осуществить весь процесс, включая окончательное захоронение. Как минимум в хранилище надо найти место. Если мы ЖРО переработаем и получим битумные упаковки, их нельзя держать под открытым небом – пожароопасно.

Именно по причине того, что битум легковоспламеняющийся материал, эта технология практически уже не применяется в мире. Распространен способ цементирования, когда жидкий концентрат замешивают с цементным тестом. Однако в водах с большим содержанием ПАВ цемент почти не твердеет. Поэтому на Ленспецкомбинате вынуждены загонять органику в битум. В жидком виде отходы никто не хранит – переводят в твердое состояние. Но прежде чем запустить установки битумирования или цементирования ЖРО проводят выпаривание, что существенно сокращает их первоначальный объем. Горючие материалы сжигают. Нормативные документы требуют омоноличивания зольных остатков путем помещения их в цементную массу. При этом нормотворцы не учитывают факт отсутствия необходимого оборудования для этого. В России его никто не производит, а зарубежные изделия нам не по карману. Поэтому на «Радоне» ограничиваются тем, что ссыпают зольные остатки в металлический контейнер и оформляют в хранилище. Для твердых отходов применяют технологию прессования. Сокращение объемов в 2–5 раз. За границей современные суперкомакторы спрессовывают бочку до лепешки в 10 сантиметров. Таким образом, они сокращают отходы в 2050 раз.

– Представляете, сколько можно сэкономить на этом?! – вздыхает Борис Каратаев. – Наш технический парк почти весь можно выбрасывать. 90% устарело. Как мы все это ощущаем? Мы, конечно, выполняем все нормативы по безопасности. Где хитростью, где ловкостью. У нас частые гости финны и немцы. Несколько лет назад их спросили, что они думают о предприятии. Ответ я запомнил дословно: «Ваши стандарты повысились». Да, культура повысилась, газончики появились.

Иностранцы, особенно прибалтийские страны, одаривают «Радон» своим вниманием из соображений сохранения окружающей среды. Они опасаются, что мы можем в Финский залив сбросить или слить что­нибудь. Своим налогоплательщикам они декларируют, что повышают безопасность, оказывают помощь. В прошлом году завершился проект по консервации хранилищ. В рамках его шведы помогли сделать чердачные крыши. Механизм оказания иностранной финансовой помощи заключается в том, что они сами разрабатывают проект, отдают подряд своим фирмам и сами же осваивают выделенные деньги.

Дальше всех в желании услужить пошли американцы. После 11 сентября 2001 года они настолько испугались терроризма, что через Курчатовский институт финансировали физзащиту радиационно­опасных объектов России.

– К нам приехали представители США, ходили по территории, интересовались, что опасно, чем террористы при случае могут воспользоваться. После этого смонтировали систему видеонаблюдения, электронные замки поставили, – поведал Борис Анатольевич.

Если принять на веру сообщения некоторых СМИ о том, что террористов взрастил тот же Пентагон, очень любопытная история получается. Хочешь украсть – наймись сторожем.

На мое предложение сделать прогноз как будет развиваться Ленинградский СК и система «Радон» в целом, Борис Анатольевич ответил: «По законам рынка».

В том­то и беда, что в случае конфликта здравого смысла и закона рынка, последний всегда выигрывает. Свидетельство тому – закрытие Мурманского СК. Его руководство не смогло приспособиться к рыночным условиям. На Ленспецкомбинате пытаются как­то маневрировать. И это «как­то» выглядит по-детски бесхитростно и, в общем­то, удручающе: вскрывают старые хранилища, впихивают новые отходы и утрамбовывают. Фактически простые люди поставлены в роль крайних. Где еще в мире, скажите, пользуются такими «совершенными» технологиями? И не надо обманываться, что все это от бедности. От всеобщей нашей неорганизованности, граничащей с глупостью. И безалаберности. Атомную отрасль, «Радоны» создали, а всю цепочку, концепцию работы с отходами, не продумали. О том, чтобы хранить в упаковке, додумались спустя десятилетия. К пониманию необходимости могильника не пришли до сих пор. Меж тем, в европейских странах отходы уже захоранивают. А у нас, уважаемые, нет «хвоста», потому, наверное, что головы нет. Живем в квартире без унитаза, все экскременты в кладовку прячем и размышляем, а нужен ли нам клозет?! Ну­с, какие версии будут?

Подготовила Анна Семенова

Журнал «Атомная стратегия» № 23, июль 2006 г.






Это статья PRoAtom
http://www.proatom.ru

URL этой статьи:
http://www.proatom.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=593