С катастрофически уменьшающимся человеческим потенциалом, а не с техникой, уровень которой остается еще достаточно приличным, связаны и наши последние неудачи в космосе. Поэтому научно-техническую политику необходимо строить не вокруг железа, а вокруг творческих людей. А основой их подготовки является образование.

Развитые государства проводят активную образовательную политику. При всех несомненных достижениях западного мира сегодня проявляется все больше негативных проявлений его модели образования. В своем знаменитом выступлении на собрании Национальной академии наук США в апреле 2009 года Б.Обама отметил нарастающее отставание американских студентов по математике и естественным наукам от своих сверстников в Сингапуре, Японии, Англии, Нидерландах, Гонконге, Корее и других странах. Это результат сужения образования до обучения специальности с набором технических навыков. Именно в этом суть болонской системы и внедрения ЕГЭ, против чего справедливо выступают многие отечественные ученые.

В настоящее время наука в мире находится в состоянии кризиса. Появление существенных перекосов в структуре производства и применения знания, накопление общих проблем познания привели к уменьшению числа идей, способных к превращению в новые технологические принципы. Осознание сложившегося положения выражается в существенной корректировке научной политики мировых технологических лидеров в пользу фундаментальных исследований. Причины складывающегося положения: наука стала служанкой технологий, а технологии – средством извлечения прибыли из бизнеса на буме потребительства; финансовый капитал сформировал обычай сводить значимость любой деятельности, включая науку и образование, к коммерциализации и извлечению прибыли.

Соединенные Штаты весьма успешно использовали достижения фундаментальной науки и потенциал мирового научного сообщества. Знания были превращены в технологии, а технологии – в предметы потребления и деньги. Но коммерческий подход к науке и ее превращение в инструмент прибыльного бизнеса породили негативную тенденцию утраты наукой своей самоценности как важнейшего и ничем не заменяемого социального института. Это приводит к снижению статуса ученого как производителя новых знаний. В мире уменьшается количество специалистов, способных понимать передовые технологии и творить инновации. Мировое научное сообщество все сильнее волнует кризис, вызванный потребительской моделью экономики. На сегодня фундаментальную науку имеют всего пять стран в мире, включая Россию. И это является одним из наших немногих конкурентных преимуществ. Попытки превращения российской науки в инструмент обслуживания проблемной промышленности и невосприимчивого к инновациям бизнеса может лишить страну основы построения экономики знаний и перспектив на будущее. Возникает опасность, что чрезмерное увлечение измерять науку и научные проекты деньгами может добить фундаментальную науку и усилить утечку мозгов вместо ожидания их возвращения в Россию.

Я имею некоторое отношение к проекту «Сколково» как член экспертной коллегии. Проводимая фондом линия на интеграцию в мировое научно-техническое сообщество и подготовка в создаваемом Сколковском институте науки и технологий (СИНТ) по международным стандартам, на мой взгляд, абсолютно правильная. Это способствует обеспечению формата подготовки и документального подтверждения знаний мировым требованиям, снятию ограничений по участию его выпускников в зарубежных проектах.

Позитивными представляются и шаги, направленные на соединение образования с инженерией и наукоемким бизнесом путем сотрудничества студентов и участников «Сколково» с глобальными технологическими компаниями. Но привнесение в работу «Сколково» необходимого прагматизма и обучение его участников инновационному бизнесу не должны вести к снижению внимания к научным проектам, к созданию источников генерации знаний.

Теперь о некоторых модных темах в научно-образовательной сфере. Вызывают сомнение планы перемещения центра тяжести научных исследований в вузы – исследовательские университеты. В России же крупные научные проекты разрабатывались и продолжают разрабатываться институтами Академии наук. Поэтому склонные к научной работе выпускники вузов (или аспирантуры) шли работать в академические институты, а не оставались на кафедрах. Сама культура исследований и научные школы сформировались в академических институтах, а не на вузовской почве. Физтех и ряд других подобных институтов – особый случай, подтверждающий истинность основного правила. Они изначально создавались как исследовательские центры, а ведущие кафедры возглавлялись самими создателями новых научных теорий и авторами последних технических достижений. Вузы не располагают подобающей лабораторной и технической базой. Вызывает сомнение и кадровый состав. Преподаватели вузов – преимущественно специалисты в области обучения и далеко не всегда располагают навыками организации исследований и разработок. Драйвером технологического развития США выступает Агентство перспективных исследований Минобороны (DARPA). То, что финансирует агентство, в значительной мере выражает суть научно-технической политики государства и дает ясные сигналы участникам инновационной сферы, включая бизнес.

Но когда у нас связывают научно-техническое развитие с запросами бизнеса и ослаблением роли государства, хочется спросить: разве бизнес обеспечил высадку человека на Луну и создал глобальные космические системы? Только сейчас бизнес начинает инвестировать в космические технологии и разрабатывать проекты их коммерциализации. Но это на пятидесятом (!) году космической эры.

У нас пока реализуется подход, который можно выразить словами: «Болото сделаем, а лягушки сами напрыгают». То есть выделим деньги, а управленцы, бизнесмены и ученые сами разберутся. Но такой подход работает плохо. При выделении ресурсов на научно-техническое развитие наверху пирамиды оказались «менеджеры широкого профиля со знанием английского» (МШПА), опирающиеся на финансистов и юристов. Поэтому во главу угла оказались поставлены финансовые соображения, формальные процедуры и необходимость правильных отчетов перед казначейством и Счетной палатой.

Закрытость и формализм экспертных процедур привели к тому, что у нас серьезные проекты мирового уровня стали конкурировать с проектами типа «О соединении православия с ядерной физикой» (такой проект продвигался одним из статусных депутатских лидеров). В результате сами организаторы конкурсов проектов не могут понять, почему перспективные проекты не проходят через формализованные процедуры, а сомнительные – получают финансирование. Подчинение ученых диктату финансистов и юристов вряд ли способствует эффективному использованию бюджетных средств.

Экспертизы и правила должны, конечно же, работать, но не должны искажать суть научной деятельности, удушать научное творчество и пытаться исключить финансовые риски.

Важнейшим принципом отбора проектов является не убеждающий бизнес-план, а осознанное оппонирование традиционному мышлению и направленность на радикальное новаторство. Не случайно самые лучшие менеджеры программ в DARPA – это научные фантасты. Это существенно отличается от складывающейся в России практики превращения научных проектов в бизнес-планы с доминирующей ролью распорядителей финансов. Слова в документах об отборе, финансировании и проведении научных работ вроде бы и те, а вот музыка явно не та. И не получается песня.