Числа. Рифмы. Окна.
Дата: 20/05/2011
Тема: Физики и Мироздание


Д.А.Тайц, к.ф.-м.н. 

Не опускай, друг Яков глаз!/Ни в чем на свете нету смысла./И только наши, Яков, числа/ живут до нас и после нас.
И.Бродский

«Говорят, что в стихах - стихи не главное. Что же главное?» - спрашивает Пушкин брата Льва. Через десять лет (1835 г.): «Почему мысль из головы поэта выходит уже вооруженная четырьмя рифмами, размеренная стройными однообразными стопами?» («Египетские ночи»). «Мысль... вооруженная». Из 11 слов этого предложения шесть родственны понятиям математики.


Стихотворение без мысли не существует, родство поэзии и математики еще и в том, что «сложение формул» так же как  и «стихосложение - колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения» (И.Бродский. Нобелевская лекция). Мысль «вооруженная алгеброй», мысль «вооруженная рифмами» обретает могущественную силу концентрации, чудесную возможность разворота идей и даже преобразования в прикладное знание.

Величественными стихами в прозе звучат ключевые законы природы:

«Все планеты вращаются по эллиптическим,
орбитам в фокусе которых находится Солнце».

Это гениальное открытие Кеплера подвигнуло озарение Ньютона  (Закон Всемирного Тяготения). А Кеплеровы слова вызывают у слышавших про астрофизику картину величественной Кинетической Гармонии Мира.

Дюжина магических слов сэра Исаака, выраженных языком алгебры или просто словами звучат веско, как апостольские речения. Первейшее благо этих слов - радость понимания, сладость постижения. Для знающих язык алгебры, развертывается игра грандиозных явлений, драма событий, преобразований, рождений, гибели. Законы природы в устах их открывателей - художественное произведение. А стихотворение? Сотворение стиха - художественное открытие, отображенное «формулой» без алгебраических символов. Стихотворная организация выявляет особые формы гармонизированного отображения знания. В общем, похоже, стихи и установления точных наук пришельцы Мира Платона. Счастливейшее родство! Самый сильный и общий признак родства формулы математики и формулы стихотворной в использовании условности построения текста рассчитанного на восприятие гармонии.

Вот образец удивительной содержательности и широты осмысления стихотворной формулы
 
...Там схож закат с порезом.
Там вдалеке завод дымит, гремит железом,
не нужным никому: ни пьяным, ни тверезым.
. . . . .
Там украшают флаг обнявшись серп и молот.
Но в стенку гвоздь не вбит и огород не полот.
Там, грубо говоря, великий план запорот.
                                                       (И.Бродский «Пятая годовщина» )

(Исчерпывающая экономическая, политическая, социальная и даже физическая география! Поэт демонстрирует позицию «наблюдателя» в естественнонаучном понимании этого термина, но об этом ниже).

Выраженное математикой удовлетворяет лаконичной красотой и глубиной содержания. Это же бесспорно и для выраженного стихом, но в инструментарии поэта есть еще и то, чего нет в алгебре - ирония. Например, четыре строки, полноценный код, с ключом, открывающим «окно» здания Великого Романа:

«Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует «гулять»
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адьютантом,
Когда она жена и мать.»
                                                       (Н.Некрасов, 1876 г.)

«Дайджест» воспроизводит массу вещей, атмосферу мира, где значимо слово «флигель-адьютант». Знаменательно, в эпиграмме священное для математика слово «доказал» вместо, казалось, уместного для художника «показал»!

«Стиховыражение», как и математическое выражение, обращены внимающим читателям. Произведение награждает за внимание ценностью смысла своего содержания. И поскольку читающий входит во взаимоотношения с произведением по своему желанию, направляя и концентрируя волевые усилия, естественно, он убежден в правоте автора, истинности его утверждений. Здесь не требуется доказательств. Высказанное математикой может доказываться, но чаще не нуждается в этом. Великие истины существуют, вообще, вне той сферы, где актуально «докажи».

Поэзия, как и математика, не только освещает и вводит неочевидное в обиход, но и в отдельных случаях утверждает правду парадоксами нереальности. Художественному неуместно обоснование, оно может даже разрушить произведение, но мало кто согласится с тем, что великие утверждения «точного знания» могут обойтись без доказательств, а это так! Пример - Феномен Ферма.

Одного из самых удивительных, таинственных мистических гениев обычно называют великим математиком. Однако он был поэтом, адвокатом и всю жизнь работал чиновником Тулузского парламента. «Научные сведения Ферма поражали его соотечественников разносторонностью и глубиной. Владея южноевропейскими языками и глубоко изучив латинский и греческий, Ферма был гуманистом и поэтом, писавший французские и латинские стихи» (Бр. и Эфф. т.70). Этот поэт не только открыл и обусловил ведущее направление математик 20 века, но, что не менее грандиозно, Ферма показал мощь интеллекта, способного «указать» бесконечности слабость ее собственной власти, казалось бы, вооруженной бесчисленной, нескончаемой,  ничем не ограниченной возможностью выбора, среди собственного числового воинства. Его встреча и «разговор» на равных с бесконечностью аналогична тому, что случилось с Данте, Мильтоном, Гете в их общении с божественными или инфернальными сущностями. Воистину, поэзия и математика вдвойне вооруженный интеллект!

В 1630 г. Ферма открыл фундаментальную теорему теории чисел. Не представив доказательства, на полях древнего сочинения Диофанта оставил возвышенную запись:
 
«Я нашел воистину замечательное доказательство этого,
однако поля слишком узкие, чтобы поместить его».

Столетиями волны усилий «доказать или опровергнуть» прокатывались по ученому сообществу. Эйлер, Дирихле, Гаусс... Порфироносные математики, тысячи блестящих алгебраистов-вычислителей. Бесполезно. Но как таинственно завлекающе звучит этот десяток слов! В 20 веке стали зарождаться сомнения: прав ли Ферма? «За три столетия напряженных исследований доказательство не удалось получить. Надежнее допустить, что даже великий Ферма иногда ошибался» (Стройк «История математики»). Великая теорема была доказана в 1990! (Эндрю Уалс. США)

Ферма - пример того, что и постижение, и познание великих идей не продукт аналитической деятельности, но откровение, озарение, вспышка божественной интуиции. Отмеченные счастьем постижения впоследствии могут искать доказательства, в которых, впрочем, уже нет необходимости. Точно такой же, совершенно не аналитический, процесс движет поэтом, открывающим и передающим свои истины, и в такой же степени не нуждающиеся в обосновании. И «слишком узкие поля» совершенно не обязательно должны заполняться и тем более раздаваться до размеров Атлантического океана и ожидать 300 лет своего наполнения. Сходство, нет, родство интеллектуальных продуктов алгебраического или стихотворного в том, что они допускают различную истинную  физическую или гуманитарную интерпретацию (в поэзии это, например, феномен стихов Нострадамуса).

Неизъяснимая убежденность в истинности неких умозрительных и даже абстрактных вещей присуща всем, а не только гениям. Понятие числа - монументальная абстракция осваивается с детства и, кажется, не требует обоснования. Вавилонский купец, обнаружив в амбаре 17 мешков зерна, в то время как с полей было доставлено 6 и 13, не сомневался, что у него украли 2 мешка и уверенно предпринимал соответствующие действия.

Цивилизация и все наши достижения - свет, тепло, сытость, скорость, облегчение труда, зрелища происходит от «не доказанной» истинности арифметики. «Только в 90 годах XIX века, через каких-нибудь шесть тысяч лет (!) после того, как вавилоняне «пустили в оборот» целые числа, дроби и иррациональные числа, математики смогли доказать, что 2+2=4». И в то же время «самое разумное признать, что в математике не существует абсолютно истинного доказательства, хотя широкая публика убеждена в обратном» (М.Клайн. «Математика. Утрата неопределенности»). Великий математик XX века Годфри Харди: «Строго говоря, математического доказательства не существует. Любые доказательства - риторические завитушки». «Нужно решительно отказаться от предрассудка будто доказанная истина превыше интуитивного знания» (Шопенгауэр). Так же думает Поэт:

«Доказанная правда
есть, собственно, не правда, а всего
лишь сумма доказательств. Но теперь
не говорят «я верю», а «согласен».
                                                       (И.Бродский. «Посвящается Ялте»)

Стихотворное и алгебраическое - постижения, первое эмоциональное, второе категорийное. Особенность алгебраической формулы в том, что она, хотя и не обязательно, еще и вещественное знание. Преимущество «формулы единого фонетического и метрического ряда» (стиха) в том, что стихи обладают недоступным математике правом и силой гармонизации вещей не «однородной размерности», свободой и раскрепощением от обязательств и формальностей логик. Стихотворцу разрешено обращение мысли к иррациональным формам познания и передачи согласованных, рассчитанных на понимание другими образов и идей.

Поэзия алгебраического или словесного выражения законов, постулатов, теорем точных наук, в том числе, как ни странно, создаётся их пророческой сутью. Предсказательность в лаконичной и часто парадоксальной форме - составляющие возвышенного звучания огласованных формул. Все великие формулировки наук не только знание, но и искусство. Проще говоря: наука - специфическая поэзия, поэзия - специфическая наука, и они имеют не только точки соприкосновения, но взаимопроникновение. Именно это имел в виду замечательный историк, философ, физик Б.Г.Кузнецов: «Логос (наука) ставший поэтикой может быть следовало назвать Металогосом».

Поэзия (искусство)+математика (физика) = Металогос. Об этом же и у Бродского:
«Прошу лишь учесть, что хоть рвется дух
вверх, паруса не заменят крыл,
хоть сходство в стремлениях этих двух
еще до Ньютона Шекспир открыл».
                                                        «Письмо в бутылке»

(Невозможно не отметить абсолютную точность поэта, уместность сопоставления именно этих гениев.«Сходство в стремлениях этих двух...»).

Можно назвать творцов точных наук тех, которые словами вескими громогласными, пророческиими, ставят краеугольные камни, размечающие новое знание, новую науку. Эти слова – постулаты, гипотезы всегда произведения, емкие, как поэмы. Созидатели краеугольных камней в поэзии, их работа родственна науке еще и потому, что стиль и дух наук не только или не столько тема, но составляющая произведения. Таковы Данте, Гете, Ломоносов... Бродский(его поэзия, прямо-таки, впитала поэтику Новый науки)

Ссылка, север, ноябрь и «Письмо в бутылке». «Я честно плыл, но попался риф, и он насквозь пропорол мне бок». 23 имени тех, кому, прощаясь, «должно воздать». Трижды упомянут Ньютон! «Сыщики природы», «поднявшие свой лик к Луне» (естествознание) - 16 имен. Но не эти перечисления открывают нам ученость поэта. Пространство-время Бродского это скольжение или переход между мирами Эвклида и Лобачевского (Римана, Гаусса). Свою «эвклидовость», а чаще «неэвклидовость» поэт усиливает частым включением имен великих Геометров. Пространство замкнутое или наоборот простертое с выходами за его пределы через «отверстия в броне», через «окна». Образы, их преобразование, логика показывают, как близки поэту идеи релятивизма (теория относительности) и принципа дополнительности (квантовая механика). Явственный отзвук новой физики - поразительный образ – символ «ОКНА».

Окно («око») у Бродского сверх-и-многомерное понятие. Этот образ является от первых до последних его произведениях. Сама регулярность этого уже претендует на особое значение. Сюжет с окнами зачастую опорный - «Ночь. Окна бесконечности оплот…» Окна - «лампочки аварийного выхода» из замкнутого отделенного в простертое.

«Но стекла ничего не выражают.
Хоть, может быть, и это вещество
способно на сочувствие предметам,
они совсем не зеркало того,
что чудится шкафам и табуретам»
                                                       «ОКНА» 1963

Можно связать этот символ с принципом «наблюдатель», введенным Эйнштейном. «Наблюдатель» в теориях относительности и квантовой механике, астрофизике - не созерцатель. Это прием прояснения «логики» в   не увязывающихся с обыденным разумом физических явлениях, понимание событий в несколько ином, отличающемся от данного в восприятии пространства-времени. Наблюдатель - посланник и вестник, ему разрешено переступить границы «невозможного». Его «логика» и виртуальная свобода - его суть. Это «окно» в стене между родным миром, ограниченным «стенами» непосредственного чувственного восприятия пространства-времени и событийной «экстравагантности» квантово-релятивистской Вселенной. «Большинство современных физиков соглашаются с тем, что в любом эксперименте, особенно с элементарными частицами, невозможно исключить влияние осознанных мыслей наблюдателя» (Р.Юнг).

«Осознанные мысли» творцов так или иначе поднимаются до эпического звучания, а сами творцы возносятся на апостольский постамент. Короткие рассказы от «наблюдателя» это не провозглашение постулатов, это не эпос, это скорее своеобразные «притчи». «Притчи от наблюдателя» - мостики в область непривычных форм явлений, они примиряют удивленного читателя с новой парадоксальной гармонией полюсов естественного мира - субатомно-метагалактического, на удивление согласованных и нераздельных. «Парадокс близнецов», «Поезд-платформа Эйнштейна», «Электрон перед двумя отверстиями», «На горизонте событий», «Вне светового конуса», поучительные рассказы точной науки - дар жаждущим понимания гармонизации, красоты  чуждого мира.

«Вдохновение есть гипотеза, которая отводит автору роль наблюдателя... Человек есть не что иное как наблюдательный пост в просторах необъяснимого» («Поль Валери об искусстве» М.1976).
Подобно исследователю в точных науках, стихотворец открывает нечто новое, неожиданное. Бродский: «Начиная стихотворение, поэт, как правило, не знает, чем оно кончается и порой оказывается очень удивлен тем, что получилось» (Нобелевская лекция). Настоящее стихотворение, по сути и совсем не в переносном смысле, является открытием, «изобретением», иначе, какой смысл «танцевать со связанными ногами». Кстати, средняя стихотворная формула по своим размерам (количество слов) совпадает со средним размером патентной формулы на изобретение-открытие. Так же как и стихотворение, формула патента (сущность изобретения) в русско-германской форме излагается по строгим лексическим правилам, например, независимо от размера в одно предложение «без точек». Это, невозможность остановки, «передышки» речи в смысловых паузах в пространстве иногда нескольких страниц делает чтение и восприятие научного текста возвышенно-торжественным. Это одна из форм «поэзии» естествознания.
 
Творцы искусств естественно-научного или художественного слова обладают способностью концентрировать увиденное ими в «окнах постижений» исчерпывающе полно. Кумулятивная сила их произведений часто переходит в пророческую мощь, о которой даже не подразумевает автор. Знал ли Максвелл, что следствия его «стихоподобных» формулировок завоюют каждого человека и земной шар?

Или ,Эйнштейн, наткнувшийся на свою знаменитую формулу и написавший другу: «Я не знаю, не смеется ли надо мной Господь Бог, и не сыграл ли он со мной злую шутку?» (Пайс. «Научная деятельность Альберта Эйнштейна»)  действительно не предполагал, что будет с этой «шуткой» через 35 лет!

Знал ли провиденциальный гений, невежда в точных науках, что им сведены в роскошную короткую строфу слова и термины, которые начнут работать через 70 лет («Как много нам открытий чудных...»)? Думал ли он, что в одной строке: «Теснится средь толпы еврей сребролюбивый», выражается многовековая многомерная коллизия общества и «теснимого Авраамова племени"?

Другой пример. В многословной,постыдно одномерной поэме - гениальное прозрение:

«Сегодня приказчик, а завтра
царства стираю с карты я.
... вот что такое партия».

Мог ли знать «трибун», что через 15 лет не приказчик, но бывший семинарист синим карандашом поставит свою размашистую подпись под стёртыми им границами восточной Европы.

Стихи ёмкие, как математические формулы, а пророческие формулы естествознания возносятся до поэтического звучания.

Ньютон. Его Закон Всемирного Тяготения и три знаменитых постулата - главы законченной совершенной мировой драмы. Для всего мира его законы– равносильны ниспосланным пророку на горе Синай.

Фундаментальные установки дисциплинированного (математического) мышления стали Символом Веры европейской цивилизации. Первые слова Первого Постулата:

«Всякое тело продолжает удерживаться в своем состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения, пока и поскольку...»

"Удерживаться» - одно это слово, по сути, и есть открытие инерции... Величественные «стихи» Ньютона сами по себе, даже если не принимать во внимание их полезность, резонируют со всяким сознанием, представляющим красоту механики.

Творения и поэтика Коперника, Галилея, Ньютона, Лейбница - (драматурги текста «Божественной комедии мира») распахнули окна и  открыли  сцену событий, подпадающих под математический взор, они же и предоставили возможность даже не присягавшим математической строгости  восхищаться величаю их видиния. Как бессмысленны, хуже того, пошлы споры физиков и лириков. Конечно, «неприсягавшие» издревле и, возможно, гораздо раньше, чем оседлавшие число, и определили место и значение самого загадочного носителя сущности бытья и со-бытья, того, на что физики нанизывают все свои размышления - время. Именно на восприятии и определении этого чудесного дара внутреннего мира, эссенции понимания и ощущения жизни, адепты точных наук дают производные физической (или метафизической) лирики .(Ввязавшись в дебаты, физики унизили себя, забыв, что вдвойне лирики - именно они).

Время - поток, оживляющий сознание и кристаллизующий в нем математику и стихи. Время - зыбкость, фикция. В прошлом его нет, будущее не настало. Его нет, но его внемирная сила, уравнивающая прошлое личности с тем, что было до его рождения, указывающая смутное, но увенчанное абсолютной достоверностью – смертью, - будущее («потусторонний звук» Бродского).
Вот физическое «описание» природы времени в разделе «Физика» создателя системы  знаний (т.е. науки) Аристотеля:

«Прежде всего хорошо будет разобрать вопрос, принадлежит ли время к числу существующих вещей, затем - какова его природа. Что время или совсем не существует, или едва существует, будучи чем-то неясным, можно предполагать на основании следующего. Одна часть его была и уже не существует, другая в будущем, и ее еще нет; из этих частей слагается бесконечное время... А то, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть причастным к существованию».

Читая эти возвышенные слова, может возникнуть вопрос, почему это в разделе «Физика», а не «Метафизика», которую составил Стагерит? Возможно, из-за приложимости «числа» ко времени и места числа в сознании. И потому, Аристотель не менее поэтично продолжает:

«Может возникнуть сомнение: будет ли в отсутствие души существовать время или нет? Ведь если не может существовать считающее, не может быть считаемого, а следовательно ясно, что не может быть даже числа, так как число есть или сосчитанное, или считаемое. Если же ничему другому не присуща способность счета, кроме души и разума души, то без души не может существовать и время» («Физика», кн.4).

Ничего более величественного исчерпывающе-неоспоримого  в постижении связанности жизни - души - знания - времени не скажешь. Время - считаемое, душа - считающее. Вот Физика и Жизнь. Время - наполнитель души. Кенигсбержец через 2000 лет разовьет это. И почти одновременно с ним Ньютон отделит время от жизни сознающего, превратив его в математическую абстракцию величественную и строгую, без «всякого отношения к чему-либо внешнему».  
«Начала», 1687 г.:

«Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему протекает равномерно и иначе называется длительностью».
Это выверенное, очищенное от всего лишнего значимое каждым словом «стихотворение в прозе» изгнало время, как и всю математику, из теплого «человеческого гнезда» в холодный простор Вселенной.

Зато это «истинное» время позволило равным образом предсказать существование не известной ранее планеты, соорудить автомат Калашникова или автомат для пельменей. Душа - сознание, чувства напрочь исторгнуты из физики.

В свою очередь, порфироносная классика Ньютона и его абсолютное время были окончательно свергнуты народившимся релятивизмом и провозглашением ,выходцем из белорусского местечка под Минском, следующего пророчества:

«Отныне пространство и время сами по себе должны уйти в мир теней, и лишь их соединение обретает самостоятельную реальность».

Пророческое «отныне» услышали в Геттингене в конце 1908 г. Слушатели, будущие Нобелевские лауреаты, были потрясены, они догадались, что стоит за этими словами. Этот «библейский» стих цитируют и знают наизусть все физики мира. Пророческое ОТНЫНЕ - апостольская заповедь науки нового времени. Отныне, физик, изучающий галактики превращающиеся в черные дыры и инженер, разрабатывающий медицинский лазер, прямо или косвенно учитывают время по Минковскому. Прежде затерянный в ньютоновой беспредельности, удрученный бессмыслицей своей краткости обретает гибкое, податливое собственное время и через «пролом» (окно) в стене классической механики видит конечность Вселенной, а себя - ее центром[1].

Опыт, не только умственный, но вполне чувственный, подтвердит личности ее ненулевую соизмеримость с миром. Эта новая «светоносность» открыла реализм вещей вне времени, т.е. вечных (световые кванты, фотоны). Релятивистское время оптимистично, оно переводит акт сотворения из мифа в реальность, сохраняя ощущение чуда, усиливая эстетическую составляющую естествознания («эстетика» имела в прошлом смысл сенсуально-чувственного постижения, как и позже постижения красоты). Великолепная формула: «Служение муз не любит суеты, прекрасное должно быть величаво» - по глубине своей обратима. Монументальные идеи запредельно мощной отшлифованной математической интуиции, выражаены краткими словесными формулами, строгой красоты и исключительной содержательности.
 
Вот полный, исчерпывающий (!) текст великого Второго Начала Термодинамики (5 слов):

«Энтропия изолированной системы возрастает со временем».

Знакомые с сутью и духом этого установления, увидев первое слово, испытывают трепет от всеохватной мощи и событийной содержательности Закона. О возможности такого отзвука души и сознания на единое лишь слово находим у Бродского:

«Стоит сказать «Иванов», как другая эра
сразу же тут как тут, вместо минувших лет».
                                                       («Из Альберта Эйнштейна»)

Произведение гения Людвига Больцмана - первый случай в естествознании, когда закон дал общее исчисляемое и для мертвой и для живой природы, природы жизни, сознания и даже природы красоты, добра и зла. В общем, это немного печальный закон, четко говорящий сознанию:

Гибель (разрушение) – естественно.
Рождение (созидание) – неестественно.
Сознание (мысль) - сверхъестественно.

Печаль и грусть великого произведения Больцмана была уравновешена, точнее, слегка «утешена» 25-летним математиком Куртом Гёделем в 1931 г. Этот гений «возвел» в сакральное великолепно оптимистическую теорему-поэму. Одна из ее формулировок:

«Всякая доказуемая истина есть подмножество
 истины недоказуемой».

Феноменальное открытие было принято всеми математиками и физиками. Ни одного упрека и возражения.

Впервые в истории поиска  Высшего Начала и Источника или Причины  дотошные скрупулезные искатели истины убедились в необходимости включения реальности Высшего Неописуемого в научный оборот.

Понявший «стихи» Гёделя необратимо становится теистом и получает великолепное оправдание права поэта гордиться и оставаться: «... с моим за поля выходящим сказуемым» (И.Бродский).
Постижение как потребность сознания не может не быть поэзией, иначе они не воспринимались бы с трепетом. Обе ипостаси искусства - научное и поэтическое - устремляют взор через одно и тоже ОКНО МИРА.

В одном из колледжей[2] одного университета есть протяженная галерея. Вдоль стен десятки бюстов поэтов, математиков, физиков, писателей, естественников... (Байрон, Дарвин, Максвелл, Кельвин, Мильтон...) Их лица обращены к одному человеку , только он смотрит в окно. Исаак Ньютон.Там его мысли. Его глазами смотрят они...

«Прохожий..., смотрит объят покоем,
в то «никуда» задержаться в коем
мысли можно, зрачку нельзя». (Бродский «Лагуна»)
«Лишь мысль к тебе взнестись дерзает, -
В твоем величии исчезает,
Как в вечности прошедший миг».      (Державин «Бог»)


[1] В релятивистской астрофизике Вселенная безгранична, но конечна, ее геометрия - аналог поверхности четырехмерного шара, каждая точка которого - центр.

[2] 81 нобелевский лауреат вышли из Тринити колледжа (Кембридж). Только из лаборатории Кавендиша - 29! Возможно, это больше, чем из Германии или Франции (уместен может быть даже союз «и»).







Это статья PRoAtom
http://www.proatom.ru

URL этой статьи:
http://www.proatom.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=3025