Чернобыль: помнить нельзя забыть
Дата: 10/12/2010
Тема: Время и судьбы


В.М.Федуленко, в 1986 г.  начальник лаборатории теплотехнических расчётов канальных реакторов,  отд. 33  ИАЭ им. И.В.Курчатова

26 апреля 1986 г. Часов в 10 утра позвонил А.Я.Крамеров. Обрадовался, что я дома (день выходной, многие разъехались отдыхать). Попросил срочно позвонить А.П. Александрову. На вопрос, что случилось, ответил: «На ЧАЭС крупная авария на 4-м блоке». «Что-нибудь с сепаратором?» - спросил я. – «Кажется, хуже» – ответил А.Я.


Что может быть хуже взрыва барабана-сепаратора? Громоздкой 30-метровой бочки? И таких бочек четыре, по две с каждой стороны реактора. Каждая пронизана почти полутысячью труб, да сверху – паропроводы, снизу – опускные трубы. Возможный взрыв БС иногда возникал в разговорах при обсуждении аварийных ситуаций на РБМК. Представлялось, что это самая страшная авария, которая может быть на реакторе. Ведь взрывы БС бывали на тепловых электростанциях с котлами на естественной циркуляции, последствия разрушения страшные. Поэтому прочности барабанов-сепараторов уделяется особое  внимание.

То, что сохранила память

Звоню по телефону А.П.  (академику А. П.Александрову).  Секретарь Нина Васильевна соединяет. Анатолий Петрович сообщил об аварии. Какая она – не ясно. Отправляйтесь на Китайский проезд  в  «Союзатомэнерго», будете представителем Института.  В Главке соберутся все заинтересованные и замешанные. Вечером позвоните мне и расскажете, что и как.  Валерий Алексеевич (Легасов) уже улетает на ЧАЭС.

Так я оказался в кабинете Г.А.Веретенникова в большой группе тоскующих по информации. Информация была скудной: что-то взорвалось, реактор расхолаживается, подают воду в активную зону.

Только поздно вечером, к ночи позвонил  К.К.Полушкин (от Главного конструктора НИКИЭТ): реактор взорван, активная зона разрушена, горит графит.  Реакторный цех в развалинах (он облетел реактор на вертолете, снимал на видео).

Все в шоке. По коридору бродит под крепким градусом С.П.Кузнецов (начальник лаборатории теплотехнических расчетов РБМК в НИКИЭТ) и без конца повторяет: «Хохлы взорвали реактор…».

Часов в 12 ночи вернулся домой, позвонил Нине Васильевне. Соединила с А.П.  Разговор короткий: «Завтра (уже сегодня) в 8 утра быть в Главке. Утром вылетает самолёт в Киев. Будете в рабочей группе В.А. Легасова с А.К. Калугиным. Только что принято решение эвакуировать город Припять. Попытайтесь понять, что произошло. Валерий Алексеевич – не реакторщик. Станете ему в помощь и в советники». Такое было напутствие А.П.

Портфель-чемоданчик с командировочным набором всегда готов. Не первая поездка на аварию. На промышленные реакторы поездки были частенько, в основном информационно-деловые, с комиссиями, иногда – аварийными. На аварии с РБМК – третья (декабрь 1975 г. – ЛАЭС; сентябрь 1982 г. – ЧАЭС, и вот апрель 1986 г.). Взял с собой два лепестка-респиратора, которые когда-то привёз из командировки на реакторы в Томск. Подумал: пригодятся. Это была вся подготовка к поездке на аварию. Без оформления документов.

Утром 27.04.1986 уже были в Быково. Министерский спецсамолёт часам к 12 приземлился на аэродроме под Киевом. Проехали на «рафике» окраинными улицами Киева. Мирный город, спокойный, ничего не знающий. Понеслись по шоссе в Припять. По сторонам дороги – цветущие сады, спокойные люди. Иногда пашут на лошадях приусадебные участки. Посёлки и деревни чистенькие, весенние, в бело-розовом  вишнёво-яблоневом цветении.

По дороге дважды останавливались. Дозиметристы из 8-ки (НИКИЭТ) расчехляли приборы, измеряли фон. Чувствовалось, что фон повышенный, но не катастрофичный (в это время ветер дул не в нашу сторону). Километров за 10 до Припяти остановились в селе. У обочины дороги и на небольшой площади несколько автобусов с плачущими женщинами, детьми. Поняли – эвакуированные. Около автобусов много людей, видимо, местных. Разговаривают с сидящими в автобусах. Разговоры тихие, без громких эмоций, но чувствуется тревога в глазах, поведении.

На подъезде к Припяти  встретили колонну пустых автобусов. Было около 3-х часов дня. Значит, эвакуировали всех, остались даже пустые автобусы. Много гаишной милиции.

Въехали в город. Пустой, притихший. На улицах - ни души. Подъехали к горкому. Рядом гостиница. В горкоме людей много, в вестибюле – плачущая женщина с мальчиком лет десяти. Почему-то не уехали со всеми.

Нашли В.А. Легасова. Он отправил нас в гостиницу. Напутствие: работать начнём завтра. А пока отдыхайте.

Расположились в гостинице. Познакомился с соседом по номеру. Киевлянин, врач. Рассказал, что в Москву увезли несколько человек, облучённых на станции. Вчера было видно легкое зарево над разрушенным блоком. Утром и днем – небольшое парение. Из окна коридора (на 3-м или 4-м этаже) видны верхние части блоков станции. Парения не видно. Собрались в номере у наших (из 8-ки) дозиметристов. Радиационный фон на улице около одного рентгена в час (~300 мкР/сек). На улицу лучше не выходить. Это совет. Правда, захотелось есть. Столовая почти рядом. Пошли с Калугиным. Сели за столик. Оказывается, в столовой – коммунизм, самообслуживание. Ужин бесплатный. Столовая ликвидируется. В буфете бери всё, что можешь и хочешь. Молодые ребята (работники станции) запасались блоками сигарет «ВТ». Набирали полные авоськи. Вообще-то я не курю, но на дармовщинку один блок прихватил. Пригодится.

На улице мелкая морось, туман, глубокие сумерки. Подумалось: голова будет «грязная», нет ни кепки, ни чепчика. На подходе к гостинице встретили какого-то товарища. Он нас отругал: «Чего бродите, на улице три рентгена в час!» (это примерно в 200-300 тысяч раз больше, чем нормальный радиационный фон в Москве, явно преувеличил).

Собрались в гостинице в номере у К. К.Полушкина. Показал отснятую видеопленку. Увидели развалы станции, кратер центрального зала, заваленный трубами, строительной арматурой. В одном месте, на краю шахты реактора, - красное пятно в виде размытого пятна-полумесяца. Значит, схема «Е» («Елена», верхняя биологическая защита реактора) сдвинута так, что вышла из шахты, виден раскалённый графит. Однако практически вся шахта закрыта «Еленой», которая ещё держится в горизонтальном положении на частоколе стальных участков каналов. Циркониевые трубы, скорее всего, сгорели. Держится «Елена» на стальных огарках труб, которые, видимо, упираются в графит. Дыма и пара в шахте нет. Так мы обсудили увиденное и пошли спать.

Пришел  Ю. Э.Хандамиров (инженер-дозиметрист из 8-ки) и посоветовал кровати сдвинуть от окна подальше (от окна сильный фон). А лучше вообще перебраться с кроватями в коридор. Показал шкалу дозиметрического прибора. У окна показания пришлось перевести на два щелчка выше. Тут впервые ёкнула селезёнка, что-то защемило под ложечкой. Хозяин дозприбора успокоил: нормально, ничего страшного.

Уснули, кошмары не снились.

28.04.1986 утром пошли в райисполком, в штаб. Позавтракали всухомятку хлебом с вареной колбасой, выпили стакан чаю. Всё это на ходу, на подоконнике. О фоне от окна забыли. Дали нам ещё горсть таблеток с йодом. Как глотать, чем запивать – никто не знает. Потом выяснилось, что таблетки мы глотали слишком поздно, щитовидка уже была заполнена йодом из реактора.

Валерий Алексеевич (ВАЛ) на ходу, второпях встретился с нами, попросил побывать на блоке, посмотреть документацию, которую должны были извлечь из 15-ой комнаты (пультовая операторов блока). Посмотреть докладные записки операторов, которые все уже в Москве, в 6-ой клинической больнице в тяжелом состоянии.

Снабдил нас ВАЛ толстыми, блестящими дозиметрами-карандашами. Я сунул дозиметр в карман и о нём забыл. Как потом оказалось, дозиметры были не заряжены, не подготовлены к использованию.

Приехали на блок, разместились с документацией и лентами программы ДРЕГ (ленты ДРЕГ – громадные листы бумаги с информацией по диагностике и регистрации параметров и состояния систем реакторной установки перед  и  в момент аварии реактора) в большой подвальной комнате. Читали докладные записки, говорили с несколькими оставшимися с нами местными инженерами – персоналом. Поразил рассказ А. Л.Гобова, начальника лаборатории по безопасности реакторов. Он мне был знаком ещё по томским промышленным реакторам. Александр Львович показал фотографии кусков валяющегося у стен 4-го блока графита вместе с остатками труб технологических каналов, а в них – куски твэлов! Первое впечатление – не может быть. Как? Откуда? Тут только стали проясняться масштабы аварийного взрыва! Графитовые блоки вылетели из шахты реактора! Как снимал, подробно не стал рассказывать, но «катался» он по площадке у разрушенного блока на бронетранспортёре.

Рассматривая ленты ДРЕГ, Калугин обнаружил запись оперативного запаса реактивности перед взрывом: всего 2 стержня СУЗ. Это катастрофическое, грубейшее нарушение Технологического Регламента: при снижении запаса реактивности до 15 стержней реактор должен немедленно быть заглушен. А перед взрывом он работал при 2-х стержнях.

Часа в три дня позвонил Валерий Алексеевич. Попросил приехать со сменой в штаб. Собрались, вышли на площадку перед входом в административный корпус. До разрушенного блока несколько сот метров, но он не виден. Закрывают стены целых блоков, их три. Молодые ребята (смена) на площадке курят, болтают. Пролетел вертолёт. На подвеске сетка с грузом. Высота небольшая, всё видно. Завис над разрушенным блоком. Сбросил груз. Улетел. Толпа на открытой площадке спокойна. Лица весёлые, ни на одном даже нет «лепестка». Тут я нащупал в кармане свои «лепестки», вспомнил! Надевать как-то неловко, у всех физиономии-то открыты.

Подошел автобус, львовский. Заполнили автобус полностью. Едем стоя. Проезжаем мимо разрушенного блока с северной стороны, где дорога менее загрязнена, но вся разбита и страшно пыльная. В салоне - пылища (автобус-то старый, дырявый), ещё и гарь от выхлопных газов. Вспомнил о «лепестке». Вытащил. Прикрыл рот и нос рукой с раскрытым «лепестком».

Когда ехали мимо разрушенного блока, воочию увидели масштаб катастрофы с расстояния не больше 100  метров (может быть и меньше). Так показалось. Автобус шел очень медленно, развал как на ладони: голубенькие корпуса вертикальных насосов, какие-то вертикальные и обрушенные ёмкости, трубопроводы. Вверху – голые «рёбра» барабана-сепаратора (подводящие паро-водяные трубы от рабочих каналов), черные лохмотья тепловой защиты… Стены разрушены на мелкие куски и наклонной горкой подступают к корпусам главных циркуляционных  насосов (ГЦН).

Внимание переключилось на появившийся над блоком вертолет. Снова сбросил мешки с песком (как потом выяснилось) в развал шахты реактора. Через секунду над разрушенным блоком поднялся чёрный гриб топливо–графитовой пыли и гари (точь-в-точь как гриб атомного взрыва, только миниатюрный и очень чёрный). Шляпа чёрного зловещего гриба за 3 – 4 секунды достигла высоты примерно двух третей вентиляционной трубы и медленно, со сдвигом в сторону от станции, стала оседать вниз чёрными косматыми, тяжелыми струями, похожими на дождь из тучи на фоне серого неба. Через 10 – 12 секунд гриб исчез, небо очистилось. Ветер снёс тучу-гриб не в нашу сторону. Повезло: автобус направили по самому безопасному маршруту. Эта картинка с клубящимся чёрным грибом над разрушенным реактором в голове и перед глазами больше 20 лет.

Встретились с академиком В. А.Легасовым.  Задание новое, а причина взрыва реактора – потом. Главное – что делать сейчас, к чему готовиться. Как поведёт себя разрушенный реактор, как погасить графит, не будет ли новой цепной реакции?

Высокой правительственной комиссией принято решение – забрасывать с вертолёта шахту реактора песком (чтобы прекратить горение графита), бросать борную кислоту (чтобы исключить возникновение новой цепной реакции), бросать свинец (чтобы снизить температуру горящего графита). Завтра привезут водяную пушку для заливки шахты водой с расстояния около 100 метров. Есть опасность плавления и разрушения схемы «ОР» («Ольга – Роман» - нижняя биологическая защита, пронизанная трубами технологических каналов, на которую опирается графитовая кладка и некоторые другие конструкции активной зоны), что может привести к «китайскому синдрому», то есть к попаданию расплавленного топлива активной зоны в подпочвенные воды сквозь проплавленную бетонную (фундаментную) плиту. Принято решение строить под реактором теплообменник, чтобы поймать и охладить расплав. Был ещё разговор о жидком азоте. Идея совсем была непонятной: азота в воздухе и так полно, главное – поступление кислорода, его не отведёшь от кладки. А охлаждать жидким азотом – идея более чем сомнительная и практически нереализуемая. Примерно о таком сценарии развития работ для локализации аварии рассказал ВАЛ.  Попросил сразу, сходу прокомментировать намеченные меры, а в последующие часы и дни продумать их и оценить, если будет достаточно смекалки (ума) и возможности.

Подробно о реакции Калугина говорить не буду. Александр Константинович сразу сказал, что цепная реакция исключена. В активную зону введены (частично) регулирующие стержни СУЗ, твэлы разрушены, идет только горение графита. Мои ответы более подробно:

Федуленко: Горение графита прекратить песком и свинцом невозможно, так как шахта реактора вскрыта, но закрыта «Еленой». Бросать песок и свинец бесполезно, в активную зону на графит не попадут. Даже вредно и очень: каждый бросок-порция вызывает подвижку радиоактивной пыли, остатков диспергированного топлива и графита, всё это вылетает с раскалёнными газами наружу после сброса порции песка. Тому мы были свидетели. Жидкий азот не прекратит поступление в кладку кислорода. Охлаждение азотом – дело сомнительное, а работы в радиационных полях потребуются большие. О загрязнении окрестностей свинцом тогда не говорили.

Легасов: Эти действия рекомендовали в передаче по радио шведы. Решение принято. (Заграница уже знала об аварии, со спутника видели взорванный реактор.)

Федуленко:  Но шведы не знают реальной картины разрушения и ситуации с шахтой реактора.

Легасов: Да, активность после начала сброса песка и прочего резко полезла вверх. Но, скорее, это временно.

Федуленко:: Действие водяной пушки бесполезно и даже вредно. Вода усилит, активизирует горение графита. Недаром уголь в былые военные времена в «буржуйках» смачивали водой для лучшего горения. Да и в промышленной технологии применяют водяной пар для активизации горения угля и кокса, а в уран-графитовых реакторах появление влаги в кладке активизирует окисление графита. Поток воды в виде разрозненных капель дождя превратится в пар на раскаленных поверхностях конструкций и графита, вынос активности с паром значительно усилится. Это всё равно, что лить воду в не полностью прогоревший костёр. Конечно, со временем костер погаснет, но сколько радиоактивного пепла улетит с паром?

Легасов: Это предложение прозвучало в радиопередаче от англичан. Они предлагают залить активную зону большим количеством воды. Как в своё время лили воду на горящий графит и твэлы промышленного реактора в Виндскейле.

Федуленко:  Вряд ли англичане верно представляют масштабы нашего «костра» и возможностей «пушки».

(На следующий день Валерий Алексеевич сказал, что высокая правительственная комиссия отказалась от применения «пушки» после обсуждения вопроса с пожарными).

Федуленко:: Подкапываться под реактор и строить под ним теплообменник не нужно. Проплавления схемы «ОР» не будет. Почему? Схема «ОР» сейчас превратилась в колосник кузнечного горна. Нижние водяные коммуникации взрывом сорваны («калачи» каналов оторваны). Верхние участки каналов тоже оторваны (схема «Е», верхняя биологическая защита, заметно смещена вверх и в сторону, это было видно на видеоплёнке). Циркониевые трубы каналов горят или уже сгорели. Стены помещений главных циркуляционных насосов (ГЦН) разрушены. Взрывная волна дошла до ГЦН, а это значит, что «калачи» оторваны, доступ воздуху через отверстия в схеме «ОР» к горящему графиту снизу открыт, сверху тоже отток газов свободен. Так что гореть графит будет беспрепятственно, пока не сгорит весь, а схема «ОР» – колосник останется целой, так как охлаждается потоком воздуха снизу.

Легасов: Где гарантия такого представления последствий взрыва?

Федуленко:  Гарантии  нет. Это первое, что приходит в голову, когда прокручиваешь мысленно всю картину скорости подъёма черного столба газа и пыли над шахтой реактора после сброса порции песка. Воздух явно проходит через «ОР» и горящую кладку, и раскалённый активный газ  выходит наружу.

(Потом оказалось, что я был прав, но не совсем. Схема «ОР» на самом деле превратилась в колосник кузнечного горна, не проплавилась, только от парового взрыва активной зоны она просела вниз на несколько метров, так как был смят «крест» схемы «С», на котором держалась схема «ОР». Доступ воздуха был свободным, иначе горение графита продолжалось бы значительно дольше.)

Я понял, что решения высокой комиссии не изменить. Там, в комиссии, более весомые советники, когда услышал заключительную фразу нашей встречи: «Нас не поймут, если мы ничего не будем делать…».

Вот почему ходил анекдот (а может быть это быль?): вокруг разрушенного блока начиналось активное движение техники (бронетранспортеров), поднимались тучи пыли, когда над ЧАЭС пролетали американские спутники-шпионы. Они должны были запечатлеть бурную деятельность по ликвидации последствий аварии.

Мы расстались с Валерием Алексеевичем после получения нового задания: оценить, сколько времени будет гореть графит.

Я подошел к окну на лестнице. Возле здания (во дворе) была сооружена пирамида из зеленых ящиков явно военного происхождения. Поинтересовался, что это такое. Стоящий рядом ответил, что военные в ящиках привезли свинцовую дробь. Как-то не поверилось: уж больно ящики будут тяжелые, да от такой тяжести сами развалятся. Любопытство взяло верх, пошел смотреть. Один ящик был разбит, крышка сбита. Внутри плотно уложены зеленые военные респираторы. Засунул по карманам штук пять. Подумал – пригодятся. Поделюсь с Калугиным.

На другой день 29.04.1986 в штабе утром встретились и обсуждали докладную Мельниченко. Он был ответственным от Донецкэнерго за проведение эксперимента по выбегу турбогенератора с подключёнными к нему ГЦН. Прочел программу эксперимента. Обратил  внимание на фразу (не дословно): «Во время эксперимента работы проводятся в соответствии с действующим Технологическим Регламентом реактора». Попадись мне эта программа раньше, я бы её подписал, хотя в ней и не было серьезного обоснования безопасности эксперимента, анализа работы самого реактора во время эксперимента. Да и не могло быть. Эксперимент считался рядовым. Вот только операторы-реакторщики нарушили несколько требований Регламента, когда проводили эксперимент. Но сейчас не об этом речь. За прошедшие годы по этому поводу много написано правды, полуправды, неправды и фантазий. Виновниками взрыва могли быть: землетрясение, рождение сверхновой звезды, шаровая молния и др.

Часам к 12-ти всю нашу рабочую комиссию посадили в автобус и повезли подальше от радиоактивного вулкана – горящего нутра реактора. Пункт назначения – пионерлагерь «Сказочный». Туда перевели весь персонал станции. По дороге остановились около места, где набивали песком бумажные мешки для сбрасывания в шахту реактора 4-го блока. О чём-то беседовали руководители работ. Поразила картина, которая долго ещё будет перед глазами (оптимистичное заявление – «долго ещё»): на фоне туманной громады станции вдали домики небольшой деревни в полукилометре от нас. За заборчиком ходит пахарь за плугом с лошадью впереди. Обрабатывает приусадебный участок. Сельская  идиллия на радиоактивном поле.

Ещё раз остановились по дороге в пионерлагерь. Сидели на прошлогодней и молодой травке. Подходят А. К. Калугин с Е. П. Сироткиным (физик из НИКИЭТа). Сели. Александр Константинович тихо так говорит: «А реактор-то взорвался от сброса стержней аварийной защиты. Помнишь отчет Саши Краюшкина?  10 номиналов после сброса АЗ, если все стержни перед сбросом в верхнем положении».

Cпоры в нашей рабочей комиссии о причинах взрыва – тема другого разговора.

В пионерлагере оценили, сколько времени будет гореть графит. Составили докладную записку В.А.Легасову (жалко, не снял копию). По оценке – загорится графит от остаточного энерговыделения через 10-15 часов после разрушения активной зоны, а гореть ему 10 – 15 суток. В основу оценки легло наблюдение за скоростью образования радиоактивного «гриба» над шахтой реактора (кажется, ошибся по времени  немного). К концу первой декады мая нагруженная песком, свинцом и обрушенными конструкциями «Елена» перевернулась и встала почти в вертикально  уже в пустой шахте реактора. Графит практически полностью выгорел. Трубы каналов обгорели так, что из схемы «Е» снизу торчат только обгарки. Фотографий разрушенного реактора много у В.И.Ободзинского. Съёмки проводились с вертолёта летом.  

Переворот «Елены» приняли за взрыв. Было непонятно, что  произошло. Появилось много радиоактивной пыли и разговоров о том, что реактор снова «задышал». Анализ радиоактивных выбросов показал, что это не так.

В пионерлагере нас впервые переодели в рабочие комбинезоны. В столовой стояли тарелки, полные таблеток с йодом.

Когда вернулись домой в конце первой декады мая, на мне был уже 4-й комплект  рабочей одежды. По мере удаления от станции пришлось переодеваться. Последнее переодевание было на аэродроме.  Долго ждали посадки в самолет. Сидели в автобусе с открытой дверью. Автобус привлекал внимание: все пассажиры в серых робах-комбинезонах. Подходили, спрашивали об аварии. Прислушивались к разговорам. Мы молчали, как рыбы об лёд.

В Быково прямо в самолете нас встретила группа наших дозиметристов во главе с Е.О. Адамовым и А.Е. Бороховичем. Переносной дозиметр в руках Адамова резво трещал, когда датчик подносили к ботинкам, комбинезону. Авторучка в кармане затрещала резвее. Голова – треск как пулеметная дробь. Снова ёкнула селезенка, когда датчик поднесли к горлу. Пулеметная дробь перешла в сплошное равномерное верещание, похожее на верещание кавказских цикад. Дозиметристы, может быть, посмеются над моей оценкой ситуации, но голову после бани в санпропускнике на 37-м я долго и безнадёжно мыл. Пришлось остричься.

В августе 1986 года, перед поездкой в МАГАТЭ, я возвращался из командировки на ЧАЭС вместе с начальником группы по безопасности. В самолете и у меня на квартире долго беседовали о причинах взрыва реактора. Собеседник мой страшно удивился, когда узнал, что реактор РБМК-1000 на ЧАЭС мог взорваться в любой момент, если нарушить Регламент, допустить снижение оперативного запаса реактивности до состояния, когда все стержни СУЗ находятся в верхнем положении, мощность снижена, а температура воды на входе в каналы максимальна и близка к насыщению. Если в этот момент по любой причине сработала бы аварийная защита реактора, взрыв был бы неизбежен. А мы, проговорил он, несколько раз в году выходили на мощность после кратковременных остановок в таком состоянии реактора. Не успевали вовремя подняться и теряли запас реактивности, боялись попасть в «йодную яму» с длительным простоем реактора. Диспетчер требовал подъёма реактора (для него – ”самовара”) любой ценой. Обычно эта ситуация возникала зимой, когда требовалась энергия. Везло.

Таков был реактор…

К вопросу о  причинах прекращения цепной реакции после разрушения твэлов и труб ТК в результате катастрофического роста мощности на мгновенных нейтронах
1. Рост температуры топлива до 5-6 тыс °С, разрушение твэлов в «пыль» и последующее разрушение труб каналов в зоне максимального всплеска мощности приводят к выбросу перегретого пара с топливом в графитовую кладку. Активная зона в этом пространстве максимума энерговыделения «гомогенизируется». По кладке распространяется уран-238, на котором резко возрастает резонансное поглощение тепловых (и быстрых) нейтронов, конечно, без деления урана. При распространении продуктов деления по кладке возрастает также поглощение нейтронов ксеноном.

Вводится весьма значительная отрицательная реактивность.

2. В процессе роста температуры топлива до значительных величин проявляется эффект Доплера, снижающий поглощение тепловых нейтронов на уране-235.

Вводится заметная  отрицательная реактивность.

3. Из зоны разрушения твэлов и труб ТК выводится часть топлива: сначала вверх и вниз активной зоны, пока трубы не разрушились, а в последующем – по всей графитовой кладке с водой и перегретым паром.

Вводится также заметная отрицательная реактивность на участке максимума энерговыделения.

4. Пока трубы целы, а это примерно первые  1,5-2 секунды в процессе разгона мощности и разрушения твэлов, часть разрушенного топлива до «пыли» перемещается вверх и вниз от места максимальных нагрузок и максимального давления. Тем самым количество топлива на участках пока ещё не разрушенных твэлов возрастает. В этом случае вероятен процесс расширения зоны разрушения твэлов вверх и вниз  (вследствие кратковременного роста мощности и перегрева твэлов)  на этих ещё не разрушенных участках. (Наложение свойств зоны разрушения на свойства зоны повышенного содержания топлива на поведение всей активной зоны. Конечно, верхняя часть активной зоны, в которую были введены поглощающие стержни СУЗ перед взрывом реактора, исключается из этого процесса).  В результате, видимо, возрастает участок разрушения  твэлов и труб ТК в активной зоне.

Тем самым по мере разрушения твэлов возрастает ввод отрицательной реактивности в активную зону.

5. После разрушения труб ТК в графитовую кладку поступает громадное количество воды с высокой температурой. Начальное давление в кладке сравнительно невелико, поэтому часть «перегретой» воды самоиспаряется до тех пор, пока давление не возрастёт до величины, при которой был разрушен весь реактор в результате «парового взрыва». Часть воды в кладке остаётся до момента разрушения верхних и нижних металлоконструкций.

Вода в кладке – это дополнительная отрицательная реактивность. Следует, однако, отметить, что замещение азота паром в зазорах графитовой кладки может несколько повысить реактивность системы, так как поглощение нейтронов в паре меньше, чем в азоте. Важно соотношение между водой и паром.

6. Температура графита из-за охлаждения пароводяной смесью снижается. Тем самым вносится дополнительная отрицательная реактивность (хотя темп охлаждения графита значительно меньше скоростных процессов, которые привели к взрыву активной зоны).

7. Во всех отмеченных процессах осколки деления топлива остаются в кладке вместе с топливом или перемещаются вместе с ним и перегретым паром. Таким образом, нет оснований предполагать, что такие высокопоглощающие нейтроны осколки, как ксенон и другие, будут выведены из активной зоны отдельно от топлива, что могло бы привести к введению дополнительной положительной реактивности и росту мощности.

Очевидно, что конечная величина роста мощности реактора на мгновенных нейтронах должна быть непосредственно связана с процессами разрушения топлива и труб ТК в активной зоне.

В целом можно заключить, что к моменту разрушения твэлов и труб каналов, ещё до полного разрушения реактора от теплового (парового) взрыва, цепная реакция в активной зоне прекратилась.

Последующее выгорание графита в разрушенной активной зоне увеличивает подкритичность системы, что исключает возникновение цепной реакции в процессе горения графита.

Ещё одна оценка развития взрыва реактора

Рост мощности реактора на мгновенных нейтронах произошел вследствие  вытеснения воды  из нижней части труб ТК СУЗ графитовыми вытеснителями и последующего выброса воды из рабочих каналов из-за её вскипания (положительный плотностной эффект реактивности). В процессе катастрофического роста мощности трубы рабочих каналов и каналов СУЗ  могли нагреться (в основном гамма-квантами) до значительной величины. Разрыв труб рабочих каналов и поступление в кладку раскалённой смеси воды, пара и топлива дополнительно нагрели трубы каналов СУЗ. Подъём давления в кладке и рост температур труб ТК СУЗ стали причиной их смятия  внешним давлением. Смятие могло быть связано и с искривлением ячеек (колонн графита) вследствие разрыва труб и выброса пара в кладку. Смятие труб стало причиной заклинивания стержней СУЗ, которые все вдруг и разом остановились, войдя а активную зону примерно на 3-3,5 м. Скорость введения стержней в активную зону примерно 40 см/сек. По этим данным можно оценить момент смятия труб  каналов СУЗ – это произошло примерно через 8-9сек после нажатия кнопки сброса аварийной защиты. Разгон реактора должен закончиться к 6-й–7-й секунде аварийного процесса в связи с разрушением твэлов и труб ТК.  На разогрев труб ТК СУЗ, их смятие и заклинивание стержней понадобилось ещё 2-3 секунды.

Приведённые оценки вполне согласуются с расчётом развития аварии, представленным в препринте [1], авторы Е.В.Бурлаков, А.В.Краюшкин и др.


1. М. Н. Бабайцев, Е. В. Бурлаков, А. В. Краюшкин.  Анализ аварии на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС. Препринт РНЦ «КИ», ИАЭ-6416/4, Москва, 2006 г.

PS. Этот текст, возможно, содержит ошибку во времени (на одни сутки). К.К.Полушкин снимал на видео развал реактора 28 апреля. И смотрели мы эти съёмки, возможно, вечером 28.04.1986 г. Об этой ошибке (неточности) когда-то писал  К.П.Чечеров. Видимо, я сутки в  голове и своих записях потерял. Встречались мы с В.А. Легасовым, значит, 29 апреля, а не 28. Недавно я пересмотрел эти видеозаписи  К. К. Полушкина. Несколько лет назад мне их дал (только часть) Н. Н. Кузнецов. Там чётко слышен голос Константина Константиновича: 28 апреля. В чём мне и следует признаться и покаяться. Правда, меня преследует мысль: а не снимал ли ещё кто развал вместе с Полушкиным раньше, т.е. 26 или 27 апреля? Ведь он же облетал реактор ещё днём 26 апреля, в первый день после взрыва реактора, после чего вечером сообщил о полном разрушении реактора в Главк.  Может быть, мы в день приезда вечером 27 апреля смотрели другую видеозапись? С эмоциональными возгласами К. К. Полушкина?  В 2006 г. я встречался с Полушкиным и передал ему свои записи. Спрашивал его об этих днях. Его ответ: «Иди к чёрту, я всё забыл и не хочу ничего вспоминать. И тебе не советую». Конечно, он прав. Нечего ворошить далёкое прошлое.

Больше я к нему с вопросами не приставал. Часто  ищу эти потерянные сутки, но не нахожу. А записей подробных я тогда не вёл. И теперь жалею. Правда, записную книжку тогда пришлось выбросить: заметно фонила.  Калугин тоже не может уточнить, когда мы смотрели видеозаписи в Припяти. Всё же, скорее всего, вечером  в день приезда, т.е. 27 апреля 1986 года. А съёмки делал, видимо, не сотрудник НИКИЭТа, а кто-то другой вместе с К.К. Полушкиным.

Приложение. Кто есть кто

Анатолий Петрович Александров – академик, директор Института Атомной Энергии им. И.В. Курчатова, президент Академии наук СССР.

Нина Васильевна Вялкова – секретарь-референт А.П. Александрова.

Валерий Алексеевич Легасов – академик, первый заместитель директора ИАЭ им. И.В. Курчатова.

Евгений Олегович Адамов – главный инженер ИАЭ им. И.В. Курчатова.

Алексей Ефимович Борохович – помощник директора ИАЭ им. И.В. Курчатова.

Александр Константинович Калугин – кандидат физико-математических наук, начальник отдела канальных реакторов (промышленных уран-графитовых и РБМК, отдел 33).

Александр Яковлевич Крамеров – кандидат технических наук, начальник лаборатории РБМК в отделе 33 (научное сопровождение и курирование вопросов технологии и теплогидравлики реактора РБМК).

Геннадий Анатольевич Веретенников – начальник Союзатомэнерго Министерства энергетики и электрификации.

Константин Константинович Полушкин – начальник отдела в НИКИЭТ, предприятие Главного конструктора реактора РБМК, ранее – НИИ-8 (8-ка).






Это статья PRoAtom
http://www.proatom.ru

URL этой статьи:
http://www.proatom.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=2705