Странная ситуация!— удивленно вскинул брови премьер.

— Вот именно,— подхватил заместитель министра РФ по атомной энергии Булат Искандерович Нигматуллин.— И сколько лет продолжается!..

— Надо с этим разобраться,— кивнул Путин министру Е.О. Адамову.— Разберитесь  и дайте свои предложения.

Разговор этот произошел 24 декабря 1999 года.

Глава правительства России проводил совещание на Ленинградской атомной станции, где активно и весьма эффективно занимались повышением безопасности ядерных энергоблоков и их надежности, продлением проектных сроков эксплуатации. Но ни в докладе руководителя Минатома, ни в выступлениях участников совещания ничего не было сказано о переработке и хранении радиоактивных отходов. Почему-то не дали слово и присутствовавшему здесь директору Ленинградского спецкомбината «Радон» М.Ф. Якушеву. И тогда я, пресс-атташе ЛАЭС, осмелился сказать премьеру:

—Представляете, какая в России ситуация? Существует в стране 16 «Радонов», чья специальность переработка и захоронение радиоактивных отходов. Причем 15 из них по чьей-то воле переданы в Министерство регионального развития и подчиняются его департаменту, который ведает жилищно-коммунальным хозяйством; занимается строительством и ремонтов домов, котельными, благоустройством, вывозкой мусора  и свалками  и, заодно, между прочим, «ядерным мусором». А один из «Радонов», самый первый, московский, оказался  и  в самом лучшем положении — попал под высокую руку мэра столицы Юрия Михайловича Лужкова. Ему уделяют должное внимание, заботятся о его развитии, надежности, безопасности. А остальные «Радоны» ничего общего с Минатомом не имеют и живут на положении пасынков у «чужого дяди».

— Как это могло случиться? — с недоумением спросил премьер.

И министр, и Якушев посвятили Путина в подробности. Вот тогда-то он и поручил разобраться и доложить ему, кому стоит переподчинить «Радоны».

Один из тех, кто по праву считается авторитетом в атомной энергетике, бывший директор Ленинградской АЭС, а ныне первый заместитель директора Сосновоборского института ядерной энергетики, профессор, доктор технических наук, лауреат Ленинской и Государственной премий Анатолий Павлович Еперин напоминает историю отрасли:

— До 1986 года она успешно развивалась. Строились все новые и новые атомные станции. На эту программу государство не жалело средств, а на захоронение радиоактивных отходов почему-то денег не находили. Поначалу предполагалось, что «Радоны» предназначены лишь для временного хранения РАО, что будут созданы общероссийские «могильники», куда упрячут отходы  на века. Но время шло, а «ядерных кладбищ» того «калибра», о котором идет речь,, как не было, так и нет доныне. Когда мы у себя, на ЛАЭС, почувствовали, что  «Радон» а Сосновом Бору  не сможет вместить все отходы, стали создавать свои временные хранилища. Позже ученые и конструкторы вместе с эксплуатационниками   придумали металло-бетонные контейнеры, где РАО можно хранить хоть сотню лет. Их во время испытаний сбрасывали с большой высоты, подвергали воздействию огня и воды, добиваясь исключения всякого риска. Да, они надолго смогут уберечь содержимое. Но ведь и это лишь временное решение проблемы! А нужны существенные перемены. Однако даже после Чернобыля ничего не изменилось.

…Через неделю  после того памятного совещания в Сосновом Бору Владимир Владимирович стал главой государства. В Белом доме его сменил Михаил Фрадков. А вскоре не стало на Большой Ордынке, 26 ни министра, ни его зама, участвовавших в совещании. Не стало и Минатома. Приходили в правительство новые люди, однако положение не менялось еще девять лет. Концерну «Росэнергоатом» было не до того. Реорганизации следовали одна за другой, менялись руководители, сгорела штаб-квартира и надо было куда-то переселяться чиновному люду…

 Только  меньше года  назад при Госкорпорации «Росатом» создали Федеральное государственное унитарное предприятие «РосРАО» по обращению с радиоактивными отходами.