Вдобавок к авиации в пределах видимости стали появляться американские эсминцы в виде парных патрулей, непрерывно работающие своими радио- и гидролокаторами. В дневное время за счет прекрасной видимости можно было на большом удалении наблюдать за действиями эсминцев при обнаружении ими любых гражданских судов. Они быстро сближались с незнакомцем и после непродолжительной задержки около судна продолжали патрулирование. Судно же ложилось на обратный курс и удалялось от Кубы.
Действия противолодочных самолётов США стали более агрессивными. Имея предположение о возможном нахождении в районе подводной цели по данным радиолокационного контакта или же по данным неизвестной нам в те времена системы гидрофонов СОСУС, американские самолёты стали уточнять место подводных лодок с помощью гидроакустических буев системы «ДЖУЛИ». В состав этой системы входили и взрывные устройства для уточнения места подлодки буями за счёт пеленгования отражения взрывной волны от её корпуса. Так как взрывы были весьма интенсивными, а с системой «ДЖУЛИ» мы тоже были незнакомы, их появление вызвало первоначально некоторую озабоченность.
Вскоре наше предположение об их назначении подтвердилось перехваченным радиодонесением с самолета о координатах подводной лодки. Они отличались от счислимых координат на десять миль. На вопрос старпома, не наши ли это координаты, я ответил уклончиво. При очередном определении места убедился, что самолет передавал точнейшие координаты "Б-36" на тот момент, и их можно было принять для дальнейшего счисления места корабля, так как точность определения места у американского самолета значительно превышала наши возможности.
Вскоре довольно сложная для нас ситуация превратилась в экстремальную. Примерно через сутки, в наступившей темноте, командир принял решение подзарядить в течение ночи порядком разряженную за день аккумуляторную батарею на перископной глубине при работе дизелей в режиме РДП (работа дизелей подводное). Мы встали под РДП и легли на курс в восточном направлении.
Спустя некоторое время я вдруг вспомнил, что перед постановкой под РДП в западном направлении наблюдалась слабая работа двух корабельных радиолокаторов, которые после поворота оказались в затенённом шахтой РДП для наблюдения в перископ кормовом секторе. Гидроакустическое наблюдение в этом секторе также невозможно, как из-за конструктивных особенностей, так и из-за грохота работающих дизелей. Учитывая возможность появления в затенённом секторе приближающихся кораблей и нахождение "Б-36" в центре позиции, я доложил командиру о времени поворота влево на 90 градусов по компасу.
Командир с этим согласился: «Правильно, нечего нам идти в сторону позиции Шумкова. На "Б-130" старые аккумуляторы, нельзя его подводить и привлекать за собой к нему противолодочные силы США». С началом циркуляции последовал тревожный доклад акустиков о появлении сильных и быстро нарастающих шумов винтов двух эсминцев. "Б-36" срочно погрузилась, но ещё до прихода на безопасную от таранного удара глубину во всех отсеках подводники услышали сильный свистящий шум работающих винтов эсминцев.
Эсминцы начали ходить вокруг "Б-36" по кругу с радиусом около 15-20 кабельтов со скоростью около 20 узлов, работая гидролокаторами на своих курсовых углах 90 градусов левого борта, двигаясь против часовой стрелки и смещая окружность, как бы набрасывая петли в сторону смещения подводной лодки из центра этого круга. Контакт поддерживался надёжно и не оставлял нам никаких шансов оторваться от слежения с нашей разряженной батареей.
Мы маневрировали на 3-4 узлах, производя апериодические изменения курса, слабо надеясь на возможное изменение обстановки или погоды. О присутствии эсминцев всё это время знал весь экипаж, прослушивая посылки гидролокаторов, которые звучно били по корпусу лодки и людским нервам, мешая отдыхать.
Примерно через сутки нас остался караулить при поддержке авиации ПЛО только эсминец радиолокационного дозора «Чарльз П. Сесил».
Приняли решение оторваться от слежения. Когда эсминец, продолжая описывать вокруг "Б-36" круги против часовой стрелки, проходил траверз лодки по правому борту, "Б-36", увеличив ход до 9 узлов, повернула ему за корму, а эсминец, продолжая циркуляцию влево, удалялся от лодки. По окончании циркуляции, обнаружив, что "Б-36" вышла из круга, эсминец бросился за ней в погоню, неминуемо сокращая траверзное расстояние. Приведя подводную лодку на траверз своего левого борта, эсминец опять начал циркуляцию влево, а "Б-36" снова повернула на 90 градусов вправо за корму эсминца, выйдя за пределы окружности, и стала быстро удаляться от эсминца, который, продолжая циркуляцию, тоже отходил от лодки, как минимум, на диаметр своей циркуляции.
К этому моменту акустики доложили командиру ПЛ "Б-36", что эсминец потерял контакт с лодкой и перешел на круговой поиск. К сожалению, командир тут же воспользовался советом грамотнейшего акустика - инструктора 69 бригады ПЛ мичмана Панкова. С акустической точки зрения он дал грамотный совет - повернуть носом на эсминец для уменьшения отражающей поверхности корпуса подводной лодки, но не учел тот фактор, что, повернув на эсминец, "Б-36" прекратит отрыв и сблизится с эсминцем, облегчив ему задачу поиска. Что в результате и произошло. Командир, доверившись авторитету мастера военного дела, не послушал возражений против такого маневра, и эсминец восстановил акустический контакт с "Б-36". Эта попытка была последней возможностью оторваться от слежения. Наша аккумуляторная батарея больше трёх узлов обеспечить не могла.
Оставалось надеяться на чудо. Но тропических чудес в виде штормов и ураганов не появлялось, погода оставалась курортной, а батарея неминуемо разряжалась.
Чтобы оттянуть приближающуюся необходимость всплытия на поверхность, командир принял решение максимально сократить расход электроэнергии вплоть до остановки гребных электродвигателей и удержания необходимой глубины с помощью откачки и приёма необходимых порций воды в уравнительную цистерну с помощью главного осушительного насоса. И вот в наступившей полутьме "Б-36" зависла без хода на глубине 70 метров.
Приглашение на всплытие
Неожиданно в центральном посту открылась кормовая переборочная дверь и через неё буквально ввалился здоровый мужчина, в полуобморочном состоянии. «Где командир?» - спросил прикомандированный к нам на поход офицер. «А что случилось?» - тревожно среагировал на запрос старпом, находящийся на командирской вахте. Показывая рукой в корму, вошедший ответил: « Там люди гибнут, нужно всплыть и дать бой!» «Ничего, некоторые спасутся», - успокоил Аркадий Копейкин. И офицер удалился в корму. Заявление о том, что в отсеках люди «гибнут», было не так уж далеко от действительности. Микроклимат в отсеках был близок к пределу возможности обитания. Температура находилась в пределах 40-65оС при высочайшей влажности, повышенном содержании углекислого газа и вредных испарений от топлива, масла, электролита в воздухе давно не вентилированных отсеков.
Покрытые потом люди постоянно носили только тапки с обрезанными задниками и разорванные на лепестки разовые трусы, как набедренные повязки из пальмовых листьев у дикарей. Пресная вода на корабле была дефицитом, но если удавалось перехватить лишний стаканчик, вода тут же выступала на коже, а человек оставался таким же разгоряченным, потным и мучимым жаждой, как и до стакана воды. Несмотря на неблагоприятную обстановку, весь экипаж безропотно выполнял свой долг. На постах, где температура приближалась к 70оС, электрики, гидроакустики даже при сокращённой продолжительности вахты вынуждены были нести её с нашатырём из-за нередких случаев потери сознания. Тем временем американскому эсминцу надоело крутиться вокруг неподвижной "Б-36" и он начал взрывать сигнальные гранаты, очевидно, приглашая нас к всплытию.
У меня был опыт прослушивания взрывов гранат, имитирующих взрывы глубинных бомб на совместных учениях "С-178" и противолодочных кораблей Камчатской военной флотилии ТОФ, но взрывы американских гранат по интенсивности не выдерживали никакого сравнения с тем, что я слышал на ТОФе. Они гулко отражались на корпусе лодки, вызывая мигание лампочек и осыпание крошек пробковой изоляции с подволоков отсеков.
Когда "Б-36" дала ход моторами, взрывы прекратились, а разрядка аккумуляторных батарей ускорилась, неизбежно приближая момент вынужденного всплытия. Наконец, этот момент наступил. На "Б-36" был продут весь главный балласт сразу, как только эсминец прошел наш траверз и оставил лодку за кормой. Одновременно началась передача на ГКП ВМФ радио о всплытии и преследовании лодки противолодочными силами США.
Прежде чем отдраить рубочный люк, пришлось через шахту вдувной вентиляции сравнять давление в отсеках с атмосферным. Это действие вызвало в отсеках шипение испаряющейся с палуб слякоти, на короткое время появление сиреневого тумана, с исчезновением которого палубы отсеков оказались совершенно сухими. Люк отдраивал помощник командира капитан-лейтенант Анатолий Андреев. Прежде чем подняться на мостик, он через рубочный люк просунул радиоантенну «Штырь» с привязанным к ней военно-морским флагом СССР, а затем вышел на мостик, держа антенну с флагом высоко над рубкой. К этому моменту «Чарльз П. Сессил» приближался к лодке с её кормовых углов. Очень низко над рубкой, чуть ли не задевая поднятый на штыре флаг, пролетел противолодочный самолёт базовой патрульной авиации ВМС США типа «Нептун».
На эсминце был поднят сигнал из четырёх флагов расцвечивания, который мы долго не могли разобрать, пока не разглядели, что такие же флаги нарисованы на его боевой рубке. Тут мы догадались, что это международные позывные эсминца, которые он поднял на мачте в качестве представления при знакомстве. Следующий сигнал из трёх флагов, поднятый эсминцем, я легко нашел в Международном трёхфлажном своде сигналов (МСС). Он означал запрос: «Что случилось? Нужна ли помощь?»
Содержание сигнала я доложил на мостик, где уже были командир и старпом "Б-36". В ответ услышал приказание командира: «Не отвечать». Вероятно, он принял мой доклад за доклад от радистов. После неоднократной передачи радио на ГКП ВМФ о вынужденном всплытии, мы получили все необходимые квитанции на радиозапросы, но никаких указаний в ответ не получали, пока не донесли об успешном отрыве от преследования и слежения.
Плаванье в сопровождении американского эсминца оказалось на редкость спокойным, и если бы не моральные терзания о проигрыше в своеобразной дуэли с ПЛС ВМС США, его можно было бы назвать даже комфортным. На "Б-36" непрерывно вентилировались отсеки, шла полноценная зарядка аккумуляторной батареи, был удалён весь мусор и испорченные продукты, на верхней палубе перебирались оставшиеся овощи, и шел ремонт отдельных механизмов. Трюмные ремонтировали верхнюю крышку устройства ВИПС, мотористы что-то делали с газоотводами дизелей, а я на мостике ремонтировал залитый водой пеленгаторный репитер.
Все, имевшие отношение к маневрированию подводной лодки, разрабатывали план предстоящего отрыва от слежения. "Б-36", продолжая зарядку аккумуляторной батареи, имела ход не более 4-х узлов. Такая малая скорость для американского эсминца была затруднительна, поэтому он постоянно маневрировал вдоль левого борта подводной лодки, не удаляясь от неё более чем на 5 кабельтов. После прохода вдоль корпуса "Б-36" параллельным курсом на траверсном расстоянии около 50 м и удалившись от неё на 5 кабельтов, эсминец поворачивал влево на обратный курс и проходил контркурсом, после чего опять ложился на параллельный курс.
Такое «деликатное» маневрирование, соответствующее высокой морской культуре, продолжалось непрерывно до самого погружения "Б-36". Действия же вертолётов и самолётов ВМС США вряд ли можно было назвать деликатными. Они периодически пролетали над лодкой на очень малых высотах, производя теле- и фотосъёмку.
Незадолго до завершения необходимых мероприятий по подготовке "Б-36" к длительному подводному плаванью представился, как нам показалось, удобный случай для погружения и отрыва от слежения. В сумерках показалось судно, судя по огням, танкер. Когда танкер подошёл к нам на одну милю, эсминец направился к нему. Памятуя, каким не простым процессом в советском ВМФ являлась приёмка топлива в море на ходу, командир дал команду «Приготовиться к погружению». К нашему изумлению эсминец отошел от танкера, а радиоразведка перехватила его донесение на берег о передаче с танкера на лодку 150 тонн топлива. Закончив все работы, для выполнения которых необходимо было находиться в надводном положении, экипаж "Б-36" встал перед необходимостью осуществить отрыв от слежения. К этому моменту предпосылки к успешному отрыву значительно возросли. В отсеках установился нормальный микроклимат, всё, что требовало неотложного ремонта, было отремонтировано. После ремонта верхней крышки устройства ВИПС лодка получила возможность погружаться до рабочей глубины 240 м, а корабельные гидроакустики - выстреливать устройства помех. Полностью заряженная аккумуляторная батарея позволяла использовать весь диапазон скоростей подводной лодки.
Отрыв от слежения
Но главным фактором успеха в отрыве от слежения стало решение командира корабля капитана 2 ранга Дубивко А.Ф. применить технический приём подавления гидролокатора эсминца, предложенный мичманом Панковым. Во время всего совместного плаванья с ПЛ эсминец непрерывно работал радиолокатором и гидролокатором. Определив частоту работы гидролокатора, Панков заметил, что она лежит в диапазоне частот нашей станции гидроакустической связи «Свияга» и предложил настроить её на частоту гидролокатора эсминца, чтобы в нужный момент сделать его бесполезным с помощью непрерывного направленного сигнала «Свияги». Успешность маневра отрыва превзошла все ожидания. Практически с момента погружения "Б-36" эсминец не смог ни на минуту установить с ней гидроакустический контакт.
Маневр был начат, когда эсминец, следуя параллельным курсом, ушел на 2-3 кабельтова вперёд. Лодка экстренно погрузилась на ходу в 12 узлов, пересекая кильватерную струю эсминца, выставила на глубине 60 метров из устройства ВИПС имитационный патрон, создавший из пузырьков облако, имитирующее для гидролокатора корпус подводной лодки. Продолжая погружение до глубины 200 метров, привела эсминец за корму и стала быстро удаляться. Когда эсминец начинал работать в сторону лодки гидролокатором, наши акустики "Б-36" «Свиягой» подавляли его работу, и эсминец был вынужден выключать свой гидролокатор. При третьем включении гидролокатор эсминца стал работать в круговом поиске. Но он был достаточно далеко и уже не опасен для лодки, поэтому мы решили ему не мешать и продолжили увеличивать дистанцию. Я был озабочен необходимостью как можно быстрей увеличить отрыв. Убедившись, что "Б-36" отошла от места погружения не менее чем на 12 миль, я доложил командиру об этом расстоянии и высказал предположение о возможности сбавить скорость с целью экономии заряда аккумуляторной батареи.
С этого момента никаких встреч с кораблями ВМС США у "Б-36" до конца похода не было. Об отрыве от слежения было немедленно доложено на ГКП ВМФ, и получена квитанция о приёме нашего донесения. Через короткое время пришли указания по связи. Командир ждал радио с указанием наших дальнейших действий. И только спустя более суток, получив очередную служебную радиограмму, шифровальщик заявил, что, судя по его показательным группам, радисты пропустили одну радиограмму. Оказалось, что второе радио с той же показательной для радистов группой, что и радио с указаниями по связи, они приняли за повтор первого радио и не передали его шифровальщику, а отправили в корзину. Таким образом, по вине передающего радиоцентра в Москве ПЛ "Б-36" более суток оставалась без управления с ГКП. В извлеченной из корзины радиограмме "Б-36" назначалась новая позиция в пятистах милях северо-восточнее нашего местонахождения, куда мы уже опаздывали. Пришлось всплыть и полным ходом выполнять полученное приказание. К общему удивлению и удовольствию первые 400 миль этого перехода проходили при полном отсутствии противодействия со стороны противолодочных сил противника.
В районе позиций, назначенных подводным лодкам 69-й бригады, наша радиоразведка зафиксировала наличие американского вертолётоносца «Тетис-Бей» с кораблями охранения и усиленное патрулирование района силами базовой противолодочной авиации. С приближением к своей позиции на 50-40 миль, мы прочувствовали их противодействие сполна. О надводном положении не могло быть и речи из-за непрекращающихся сигналов самолётных и корабельных радиолокаторов.
У офицеров корабля возникло предположение, что такая своевременная концентрация противолодочных сил в районах позиций наших подводных лодок, невозможна без наличия шпиона в системе управления силами ВМФ СССР. И хотя многое объяснилось работой системы «СОСУС», о существовании которой в том походе мы ещё не знали, эти предположения полностью не развеялись. Если был Пеньковский, могли быть и другие, ему подобные.
В новом позиционном районе
После занятия заданной позиции нас подстерегала ещё одна неприятность. 7 ноября при попытке запустить левый дизель для работы на винт под РДП (работа дизеля под водой) в результате гидравлического удара из-за попадания забортной воды в его цилиндры дизель был выведен из строя. В правом дизеле во всех цилиндрах тоже оказалась вода.
До выполнения трудоёмких в походных условиях работ по вскрытию крышек и осмотру всех цилиндров с выяснением причин попадания в них воды, оба дизеля были не работоспособны. В распоряжении командира лодки оставался только средний дизель, не приспособленный к работе под РДП. Длительное пребывание "Б-36" на позиции грозило полной разрядкой аккумуляторной батареи и неминуемым повторным всплытием среди противолодочных сил ВМС США. В этой обстановке командир принял единственно правильное решение приступить к вводу в строй правого дизеля, для чего на время работ выйти из района на 60 миль, с тем, чтобы по окончании работ вернуться в заданную позицию.
Удалившись из района на 60 миль, мы обнаружили сравнительно спокойную обстановку, позволявшую ночью находиться в надводном положении без хода, в дрейфе, а днём - в подводном положении. Ещё до окончания ревизии правого дизеля мы получили команду на возвращение в Сайда губу. Возвращение проходило в спокойной обстановке. Противолодочные силы вероятного противника отдыхали после разрешения Карибского кризиса, да, и погода была неблагоприятной для интенсивных полётов авиации НАТО.
Возвращение в базу
Море изматывало нас качкой, а меня - штурмана невозможностью надёжно определить место корабля в связи с ненастной погодой без солнца и звёзд.
Практически весь переход был совершён в надводном положении. Вначале командир принял решение возвращаться под РДП, но после того как вахтенные офицеры пару раз показали ему обнаруженные в кормовом секторе неизвестные суда, которые не слышали акустики, командир изменил решение, и лодка всплыла в надводное положение. В штормовом море надводное положение более надёжно обеспечивало безопасность корабля. Осталась забота о расходе топлива, которого, по всем предположениям, до родной базы могло не хватить.
Для меня эта забота стоила самой большой невязки при определении места в океане за всю девятилетнюю службу на штурманских должностях. Перед определением места двое суток надо мной с логарифмической линейкой стоял флагманский механик 69-й бригады капитан 2 ранга Любимов. Он сверял замеряемый расход топлива и сравнивал его с пройденным лодкой расстоянием. По результатам замеров принималось решение о запросе помощи в виде танкера для дозаправки. Из-за заниженных показаний скорости по гидравлическим лагам при определении места, невязка составила 67 миль вперёд по курсу, что свидетельствовало о фактической скорости корабля 5,4 узла. На берег было отправлено радио о необходимости пополнения топлива, которого действительно не хватало. Кто-то предложил остатки топлива, смешанного морской качкой в балластных цистернах с водой, перекачивать в расходный топливный бачок, из которого сливать отстоявшуюся воду и добавлять в бачок моторное масло. На этой смеси "Б-36" вошла в Баренцево море, а в Кольский залив пришлось входить на моторах за счёт аккумуляторной батареи.
Танкер встретил нас в Норвежском море, но шторм не представил никакой возможности принять от него топливо.
Примечательным событием при возвращении стало для меня присутствие на мостике при попытке мотористов осмотреть трубопроводы дизелей в кормовой надстройке лодки.
Моторист, надёжно обвязанный бросательным концом, вышел на осмотр трубопроводов в сопровождении страхующего матроса. Дойдя до середины кормовой надстройки, он был смыт за борт волной. К счастью, следующая волна, благодаря бросательному концу, вернула его обратно. Операция осмотра трубопроводов была немедленно прекращена. Старший помощник командира капитан 3 ранга А.А.Копейкина, руководивший этой операцией, на всем её протяжении сохранял полное спокойствие, как человек, всё предусмотревший и ко всему подготовившийся. Вообще, он отличался хорошей выдержкой, умением сохранять спокойный тон в отношениях с подчиненными в любых ситуациях, не теряя чувство юмора и не упуская возможности розыгрыша.
На время похода к нам был прикомандирован офицер 6-го отдела, для того чтобы следить за целостностью пломбы, которой был опечатан торпедный аппарат с загруженной ядерной торпедой. Однажды после ночной командирской вахты Аркадий Александрович Копейкин за завтраком как бы невзначай посетовал, что не понимает, почему все так трясутся с этой торпедой: «как он убедился прошедшей ночью, осмотрев её, ничего особенного в ней нет». Офицер 6-го отдела побледнел, выскочил из-за стола и бросился в первый отсек проверять наличие пломбы.
Второй розыгрыш был вызван житейской необходимостью. Когда над "Б-36" маневрировал американский эсминец, а обстановка в отсеках была экстремальной по обитаемости, единственным местом на корабле, где можно было после вахты забыться в полудрёме, были окрашенные стеллажные торпеды в первом отсеке. На них постоянно лежали люди, сменившиеся с вахты. Но на ПЛ есть и должности, не связанные с несением корабельных вахт в сменах, а, следовательно, имевшие больше возможности в выборе времени и места отдыха. К ним относилась и должность заместителя командира корабля по политчасти, которую на "Б-36" исполнял капитан 3 ранга Сапаров. Сменившись с командирской вахты с небольшой задержкой, старпом вошел в первый отсек и обнаружил, что все места на торпедах заняты, в том числе, и замполитом. Дабы не поднимать людей, только что сменившихся с вахты, Аркадий Александрович сообщил Сапарову, что его вызывает в центральный пост командир. Когда замполит направился к выходу из отсека, старпом занял освободившееся место, извинившись, что он пошутил.
Безобидный, тихий замполит частенько становился объектом розыгрышей, которые сносил довольно спокойно. Над ним подтрунивали даже молодые лейтенанты, когда ему временно пришлось стать вахтенным офицером вместо выбывшего из строя Мухтарова. Спустя годы я понял, насколько нелеп и даже постыден был мой розыгрыш Сапарова при всплытии "Б-36" рядом с американским эсминцем. Он находился у шахты рубочного люка рядом со штурманской рубкой, как и все мы, в заношенном разовом белье, в тревожном ожидании развития событий. В качестве шутки я посоветовал ему переодеться, так как с эсминца потребуют прибыть на борт командиру и комиссару с вахтенным журналом. Я-то понимал, что этого не может быть, но ведь Сапаров мог принять эту шутку за правду. Но и в этом случае он никак не отреагировал.
Один раз я всё же увидел его возмущенным. При возвращении в базу замполит активизировал деятельность и организовал массовый приём матросов в кандидаты в члены КПСС. Собрания зачастили, что не вызывало восторга у коммунистов, сменившихся с вахты. Вместо отдыха им приходилось дремать на очередном приёме. На одном из них Сапаров зачитал заявление матроса с просьбой принять кандидатом в члены КПСС и спросил: «Какие будут предложения». Сквозь дрёму услышавший вопрос Копейкин предложил: «Принять». Замполит возмутился и стал протестовать против приёма без обсуждения. Но окончательно проснувшийся старпом потребовал не нарушать внутрипартийную демократию и поставить его предложение на голосование. Все дружно проголосовали за предложение Копейкина и довольные разошлись по койкам.
Хорошо запомнив этот случай, я понял, что если проводишь какое-либо мероприятие, первое предложение выдвигай сам. В дальнейшей жизни я так и поступал, избежав неприятных сюрпризов.
Понравилась невозмутимость старпома и во время моей попытки определить в отсутствии светил, какой из гирокомпасов корабля показывает курс с ошибкой в десять градусов. Заметив расхождение в показаниях носового и кормового гирокомпасов в десять градусов, около трёх суток я ждал появления на небе хоть какого-нибудь светила. Параметры работы обоих компасов были в норме и свидетельствовали об их, казалось бы, исправной работе. Выявить ошибку одного из них можно было, только сравнив расчётный азимут любого светила на момент взятия пеленга на это светило в пеленгатор репитера на мостике. Но все светила прятались за облаками. Предположив возможность рассогласования в схеме одного из компасов текущей широты места корабля, я принял решение согласовать эту широту на стопорах. Решение по идее правильное, но реализовано было не лучшим образом. Чтобы не затягивать эту операцию, требовавшую 3-4-х часов на приход в меридиан каждого компаса, я решил согласовать на стопорах оба компаса одновременно. Это обеспечивало выход из меридианов примерно на сорок пять градусов в обе стороны обоих компасов и движение подводной лодки по постепенно уменьшающейся синусоиде, стремящейся к нулю. Всё бы ничего, и этот грех остался бы на моей совести. Но тут в облаках появился просвет, и старпом вызвал меня на мостик. Аркадий Александрович спросил: « Штурман, почему это мы всё время держим курс 45 градусов, а Полярная звезда недавно была у нас слева 45, а сейчас почти по носу?» Я ответил, что провожу согласование компасов на стопорах и прошу держать Полярную примерно на курсовом 45 градусов левого борта, и что скоро это безобразие кончится. На что старпом спокойно ответил: «Хорошо». Вскоре гирокомпасы пришли в меридиан. Взяв пеленг на Полярную звезду, я убедился, что ошибается кормовой гирокомпас, и на этом всё закончилось.
В базе специалисты гидрографии выяснили, что произошло рассогласование гиросферы компаса с его следящей системой, но причины объяснить они не смогли. Поворот на курс 270 градусов мне удалось откорректировать за счёт линии положения, полученной при измерении высоты звезды Регул при подсветке горизонта полярным сиянием, и обеспечить проход "Б-36" севернее Норвегии, не приближаясь к её побережью ближе 30 миль.
Встреча в Сайда губе
Как штурмана меня порадовала работоспособность антенны Рамка, несмотря на то, что ещё в Саргассовом море она была залита морской водой. Эта антенна позволила уверенно привязаться к берегу по норвежским радиомаякам с полученной невязкой 7 миль.
Наше возвращение с похода в Сайда губу торжественным не назовёшь. После швартовки запомнился только один встречающий - кто-то из инженерно-механической службы, поинтересовавшийся, все ли дизели на "Б-36" в строю. Получив ответ, что один дизель сломан, он безнадёжно махнул на лодку рукой и удалился.
Из рассказов очевидцев разбор похода на 4-й эскадре был довольно странным. Офицеров групп командования подводных лодок эскадры предупредили, чтобы докладчика - представителя вышестоящего штаба не перебивали и вопросов не задавали. В докладе командиры кораблей 69-бригады обвинялись во всех смертных грехах. Не зная истинного положения дел, слушатели молчали, но когда докладчик обвинил командиров в том, что они всплывали при достаточно высокой плотности электролита 1,050 в аккумуляторных батареях, по залу пронеслись возгласы недоумения, так как каждому подводнику известно, что ниже этого значения плотность просто быть не может. Раздался окрик «Не перебивать», докладчик дочитал доклад и быстро удалился.
При разборе у замминистра обороны маршала А.А.Гречко, по воспоминаниям присутствующих, странностей было ещё больше. Оказалось, что, критикуя действия командиров 69-й бригады, маршал Гречко был уверен, что они командовали атомными подводными лодками, и никак не мог понять, почему они всплывали для зарядки аккумуляторных батарей. Узнав, что к всплывшим подводным лодкам американские эсминцы приближались до 50 м, маршал спросил, почему подводники не закидали их гранатами. Когда же он понял, что в мирных условиях всплытие было неизбежно, сказал, что он «лучше бы утонул, чем так позориться».
Для объяснения поведения командиров ПЛ важен фон, на котором требовалось принимать решения. ПЛ имели неустойчивую радиосвязь с ЦКП ВМФ. О развивающихся событиях они узнавали из отрывочных перехватов сообщений широковещательных станций США. Из этих сведений они делали вывод, что обстановка напряженная, но что дело находилось на грани войны, узнали только в базе, когда член ВС Северного флота вице-адмирал Сизов, на встрече с подводниками 69 БПЛ, сказал: «А мы вас живыми и не ждали» [3].
В итоге всё закончилось благополучно. Участников похода не наказали.
Главным выводом из этого похода для меня стало убеждение, что для успешного противодействия противолодочным силам потенциального противника, и прежде всего их надводным кораблям, подводным лодкам необходимо обладать большим диапазоном скоростей и возможностью неограниченное время находиться в подводном положении. Через три месяца после возвращения из похода я продолжил службу на подводных атомоходах.
Литература 1. В.П. Заблоцкий "Большая охота" в Саргассовом море или советские подводные лодки против US Navy
http://vmk.vif2.ru/battles/Cold...
2. Н.Черкашин. Повседневная жизнь российских подводников