Максим Калашников, национал-футурист:

- Как мы и думали, чудо-крылатая ракета, которая должна обходить районы американской ПРО, есть реинкарнация проектов 1959 года, от коих отказались уже тогда. Ибо такой самолето-снаряд, прямоточник коего выбрасывает в воздух радиоактивный шлейф, нельзя применять на учениях - свою территорию загадишь. Потому и США, и СССР предпочли ракеты с обычным химическим топливом. В нынешнем мире крылатая ракета с ядерным двигателем нужна так же, как зонтик - щуке… И люди погибли - вечная им память. Теперь Минобороны и "Росатом" что-то там растерянно лепечут. А стоит ли бесполезное, чисто пропагандистское оружие, таких жертв? Да, удача явно отвернулась от Кремля. Теперь и тема вундерваффе тонет в катастрофах. На фоне социально-экономического кризиса и акций протеста в Москве.

Юлия Латынина, обозреватель «Новой газеты»

- Получается, цитирую пресс-релиз Росатома, «жидкостная двигательная установка с изотопными источниками питания». Это такой псевдоним для летающего ядерного реактора. Когда Путин показывает картинки Федеральному собранию, это — ракета с ядерным двигателем. А когда оно взорвалось, это — жидкостная установка с изотопными источниками. Ракету с ядерной двигательной установкой СССР не сделал не потому, что не хватило мозгов, а потому, что концепция летающего Чернобыля была слишком опасной. Более того, практически все те компьютерные стрелялки, которые демонстировались Федеральному собранию, — ровно такие же заведомо нереализуемые концепции… Кремль достает из нафталина эти опасные проекты и выдает их за новейшие достижения российской военной клептократии.

Эрнест Мониз, Сэм Нанн:

- Сегодня США и Россия находятся в состоянии стратегической нестабильности, и любая случайность, просчет или нештатная ситуация могут привести к катастрофе. Никогда еще со времен кубинского ракетного кризиса 1962 года риск возникновения конфронтации между США и Россией с применением ядерного оружия не был так высок, как сегодня. Однако, в отличие от времен холодной войны, сегодня обе стороны, похоже, сознательно не замечают эту опасность. Президенты США и России должны начать с создания атмосферы для диалога между их правительствами, урегулирования их разногласий и по возможности — сотрудничества, прежде всего в том, что касается устранения общей экзистенциальной угрозы ядерной войны.

 Геннадий Зюганов, лидер КПРФ:

- С 2014 года сокращение статей на инновационное развитие – минус 16%, космических технологий – 20%, даже завод Хруничева сидит в долгах, развитие авиационной промышленности – минус 40%, атомный комплекс – 66%, повышение конкурентоспособности промышленности минус 95%, в медицинской промышленности минус 36%. Или мы принимаем решение и вкладываем в базовые отрасли, которые определяют инновации, или мы будем не в пятерке, а будем пятнадцатыми… Мы же вам  (МЭР) предложили бюджет развития. Хотите науку – [необходимо направить на нее] минимум 2% от ВВП. Хотите здравоохранение – 7%, образование примерно столько же. Но мы-то топчемся вообще в 2-3 раза меньше.

Владислав Иноземцев, директор Центра исследований постиндустриального общества:

— У власти вообще нет концептуального мышления. Желание украсть стало единственным мотивом для власть имущих. Власть сегодня в России — это самый доходный вид бизнеса. Идея служить обществу давно испарилась в рядах бюрократии… Я думаю, что Путин никуда не собирается уходить. Сегодня все решения в Кремле принимаются в цейтноте, никто не думает о планах на даже на 5-6 лет. Я не сомневаюсь, что мы будем наблюдать правление Путина до самой его смерти. Так что никаких операций «преемник» не будет…  Нужно признать, что состояние российской инфраструктуры очень плохое. Если мы посмотрим на Росатом, то он сейчас в основном работает на китайских комплектующих. Но если политический режим и рухнет от какой-то катастрофы, то это должна быть просто мегакатастрофа.

Алексей Лихачев, генеральный директор Росатома:

- Что такое сегодня атомная энергетика в нашей стране и на всей планете? Конечно, мы понимаем, что это ответ на ряд вызовов. Эти вызовы связаны с технологическими изменениями, IV промышленной революцией, они связаны с декарбонизацией и замещением генерирующих мощностей, которые производят выбросы СО2. И вызовы политические. Но несмотря на все это, атомная энергетика нашей страны развивается, и развивается мировая атомная энергетика… Мы экспериментально-промышленную площадку проекта "Прорыв" продолжаем строить в городе Северске. На базе этого опыта, этих знаний, нужно опережающими темпами двигаться вперед к созданию мощных промышленных комплексов на основе двухкомпонентной атомной энергетики. И мы сегодня уже ведем с нашими международными партнерами переговоры по реализации такого амбициозного проекта на глобальном рынке.

Михаил Хазин, экономист:

— Что может означать контраст между жестким выступлением на ПМЭФ Владимира Путина и салонной атмосферой, которая царила среди «генералов» российской экономики во время завтрака у Грефа? Почему президент живет в одной повестке, а отвечающие за развитие страны люди — не просто в другой, а в диалектически противоположной? Означать это может только то, что центр выработки ключевых для страны решений находится за пределами макроэкономического блока правительства и многочисленных лоббистских организаций крупного бизнеса…. На место финансовой политики приходит промышленная. На место макроэкономических прогнозов — отраслевые запросы… Это означает «китаизацию» экономики России.

Михаил Ковальчук, президент НИЦ «Курчатовский институт»:

– Вообще, переход к прорывным природоподобным технологиям – это, по существу, новый атомно-космический проект… Сегодня мы вышли на уровень конструирования на атомарном уровне. Но как увидеть, что вы сложили из атомов, как измерить? Это можно сделать только с помощью синхротронного или нейтронного излучения, а еще лучше – сочетая их. Поэтому синхротронный источник становится метрологической базой современного технологического процесса в материаловедении, нанобиотехнологиях, медицине и даже исследовании объектов культурного наследия.

Михаил Фейгельман, замдиректора Института теоретической физики РАН:

— Уровень замусоривания научной сферы во всех странах, и в нашей особенно, чрезвычайно высок. Везде та же чума с public relations — с шумом по поводу публикаций в высокорейтинговых журналах и тому подобное. Это глобальное явление: наука достигла такого уровня сложности, что никто, кроме самих ученых, оценить ее не может, а общество в лице административных органов признавать этого не собирается… Дело обстояло бы лучше, если бы существовал реальный запрос на новые знания со стороны какой бы то ни было промышленности. Но его нет нигде, тем паче в России.

Госкорпорации не оправдали ожиданий в части инноваций

Сенаторы раскритиковали их работу на «круглом столе», посвященном экономической эффективности таких компаний в 2018 году. Участвовали представители Росатома и Ростеха. По информации Минэкономразвития, в 2018 г. из федерального бюджета всем ГК выделили более 500 млрд руб. А вот оценить эффективность их работы трудно, отмечают в ведомстве. Нет единой методики, и эту проблему стали решать только сейчас. Первый зампредседателя комитета СФ по экономической политике Сергей Калашников отметил, что, хотя отдача от госкомпаний не очевидна, у них постоянно возникают новые требования.

Юрий Оленин, заместитель генерального директора Росатома по науке и стратегии:
- Мы ставим задачу создания водородной энергетики и водорода, в качестве основного агента. Хочу сказать, что это масштабная задача, и даже несмотря на то, что "Росатом" - большая госкорпорация, наших средств здесь не хватит. Поэтому мы в первую очередь обратились к механизму возможности постановки национального проекта в области атомной науки и техники.

Владимир Верховцев, генеральный директор АО "Атомредметзолото":

- Лето - это самый строительный сезон, чтобы мы не упирались в зиму, вот это важно очень. Много вопросов еще есть, надо с поставкой металлоконструкций прогрессивно пробиваться, сейчас поставлю задачу своему первому заму, чтобы выдвинулся на заводы, поговорил об ускорении поставок. Проблем достаточно, но мы просто обязаны в этом году завершить работы на комплексе очистки шахтных вод, 6-й рудник для нас, я повторю, это Сталинград. Мы этот бой проиграть не можем.

Денис Ковалевич, директор группы компаний «Техноспарк»:

— Мой предыдущий опыт в госкорпорации «Росатом», где я в том числе отвечал за выделение спин-оффов, и в «Сколково», где я работал директором ядерного кластера, показал, что попытка поддерживать проекты или предпринимателей — это бессмысленная работа… Мы используем два основных механизма. Первый — это копирование. 99,9% бизнесов во всем мире с точки зрения идей о бизнесе представляют собой копирование…  В России есть возможность реализовать то, что несколько лет назад было сделано в США. Второй механизм — это создание компании под конкретное место в производственной цепочке, например, крупной корпорации…  Кстати, если в каких-то направлениях мы не видим конкурентов, то это заставляет нас задуматься, что, возможно, мы занимаемся не тем или имеем дело с тупиковой технологической идеей.

Маргот Валльстрём, министр иностранных дел Швеции:

«Если как следует подумать, разумно ли выбирать самый дорогой вид энергии, в который можно инвестировать средства? Для которого никак не решена проблема отходов, не разлагающихся сотни тысяч лет? И который совершенно не подходит по критериям безопасности? Все это кажется очень устаревшей точкой зрения».  В качестве пугающего примера она приводит недавно построенный финский атомный реактор Олкилуото-3. Строительство длилось на десять лет дольше, чем планировалось, и оказалось в три раза дороже. Несмотря на это, его пока так и не запустили.

Пётр Щедровицкий, российский методолог, экс-советник Кириенко и член «Группы Бессмертных»:
— Я читал Адама Смита в старшем классе школы. Там в первой главе написано, что разделение труда — единственный источник богатства народов. Тогда я не понял и потом долго не понимал, пока не пришел работать в «Росатом», и мы начали создавать систему серийного строительства атомных станций. Тогда я понял, что технологическое разделение труда — и есть источник добавленной стоимости. Если формула разделения труда неправильная, то добавленная стоимость низкая. Может сложиться ощущение, что это очень просто — это написано в первой главе Адама Смита. Проблема в том, что уже в 1920-е годы стало понятно, что это многоуровневая система… Экономическое разделение труда не совпадает с технологическим. Вы не можете рассуждать так: если нужны шины, надо создать завод по производству шин. В Советском Союзе так рассуждали, и ничего не получилось. Завод должен производить что-то еще.

Рашид Алимов, эксперт Гринпис:

– Проблема отходов первого и второго классов опасности остро стоит, например, для Петербурга и Ленобласти [полигон «Красный Бор»], и как эта проблема будет решаться, в какой форме к решению подключится «Росатом», пока неясно.  Опыт госкорпорации по обращению с радиоактивными отходами в Челябинской области [комбинат «Маяк»] и «урановые хвосты» на других предприятиях «Росатома» не дают оснований ожидать скорого решения вопросов опасных отходов. Если и нужно создавать федерального оператора токсичных отходов, то вряд ли целесообразно привлекать для этого атомную госмонополию, у которой иные задачи, другой опыт и множество нерешенных проблем с радиоактивными отходами.

Елена Панфилова, учредитель Центра антикоррупционных исследований и инициатив «Трансперенси Интернешнл — Россия»:

— Мы можем сказать, кто такой коррупционер. Это человек, который обладает полномочиями, работает в системе недостатка контроля и при этом алчен по натуре… Почему коррупция может угрожать национальной безопасности? Я не беру ситуацию, когда ракеты падают. Но когда у некоего министра есть домик в Майами, к нему могут прийти спецслужбы, которые скажут ему: «Либо домик, либо ты дружишь с нами», кого он выберет, как думаете?.. Вот был у нас министр атомной энергетики господин Адамов, который реформировал нашу атомную энергетику и занимался параллельно строительством домиков в Питсбурге. А у него, между прочим, все наши ядерные секреты были в руках. Это хорошо? Очень плохо

Тимур Иванов, замминистра обороны:

— Вопрос экономики или коммерциализации строительства — пограничный. Конечно, когда это открытый рынок и есть конкуренция — это один момент. А когда мы должны обеспечить возведение объекта любой ценой, при любых обстоятельствах, независимо от того, выгодно это коммерческой компании либо невыгодно — получается совсем другая история… Мы выводим военную стройку из коммерческого сектора. Мы не можем позволить, чтобы под влиянием каких-то внешних обстоятельств или недобросовестной конкуренции третьи лица могли бы обанкротить эту компанию или наложить на ее деятельность какие-то обременения.