В памяти сердца… Слова благодарности маме - блокаднице Ленинграда
Дата: 27/01/2014
Тема: Время и судьбы


 В.Касатонов, капитана 1 ранга, подводник


Я успевал… Старший брат - Виктор сообщил из Петербурга: «Мамы больше нет. Мы с тобой остались сиротами». Через час я был в Бресте на вокзале, а еще через пятнадцать минут поезд «Брест - Санкт-Петербург» мчал меня в родной город. Я успевал на похороны.


Маму - блокадницу Ленинграда похоронили тихо и скромно. Она прожила после окончания войны почти шестьдесят лет, и вот её прах предали ленинградской земле. Накануне перед кремацией её отпевали. Когда двое мужичков с лицами пролетарского происхождения вдруг запели: один – густым красивым баритоном, второй – нежным печальным тенором, я моряк – подводник, капитана 1 ранга, не сдержался и заплакал…

Мои первые детские воспоминания связаны с мамой и отцом, с купанием и с запахом простыни, в которую меня заворачивали после ежедневного купания. Отец держал меня, влажного и чистого, на руках и я блаженствовал. Это было ещё до начала Великой Отечественной войны, значит, мне было тогда два - два с половиной года. Позднее учёные говорили, что я не должен этого помнить, но я помнил запах и руки, помнил, нарушая все научные трактаты. Я родился 27 января 1939 г. в городе Петергофе, а в июле 1941 г. мы с мамой и старшим братом Виктором перебрались в Ленинград к папиной сестре, тёте Соне.

Немцы наступали очень быстро, мы всё бросили и побежали в город Ленина, справедливо считая, что там немцы нас не достанут. «Просвещённые гунны, наследники Шиллера и Гёте», создали нам и всем жителям северной столицы средневековый ужас. Все 900 дней блокады мы прожили в центре города Ленинграда и совершенно случайно, к счастью, остались живы. Бомбёжки, артиллерийские обстрелы, бомбоубежища, голод, холод, смерть, голодные истерики - всё это мы, дети блокадного Ленинграда, пережили в полной мере.

Из самых страшных воспоминаний того времени у меня в детской памяти остались  крысы. В городе свирепствовали сотни тысяч крыс. Я сам видел крысу величиной с откормленную кошку. По утрам матросы военной комендатуры, расположенной в нашем доме, выносили крысоловки, сделанные из металлической сетки. На маленький кусочек приманки десятки крыс набивались в ловушки. Они кишели там, передвигаясь по головам и телам друг друга. Мне было страшно смотреть на их злые глаза. Я до сих пор удивляюсь, неужели крысы настолько глупы, что они не видели или не ощущали опасности? И так было каждое утро.

До сих пор я слышу, как наяву, равномерные звуки метронома. Ленинградский метроном! День и ночь звуки метронома по радио говорили нам, что мы живы. Самое страшное – когда в квартире наступала тишина. Звук метронома вдохновлял, он говорил, что город живет, что надо держаться. Иногда он прекращался, наступала тишина. Мы замирали, а диктор бесстрастным голосом объявлял: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» В начале мы всегда бежали в подвал, в бомбоубежище. Позже, когда наши матери убедились, что в подвале находиться опасно, потому что бомбы, пробивая жилые этажи, взрывались внизу, хороня под развалинами находившихся там людей, мы перестали прятаться. Будь, что будет! И остались живы.

Очень хорошо помню, что во время налетов авиации активно действовали немецкие диверсанты, заранее заброшенные или завербованные в городе. Они пускали зеленые ракеты по направлению важных объектов, которые должен был разбомбить враг. Причем, это были не единичные случаи. Немцы тщательно подготовились к осаде нашей северной столицы. После войны я даже прочитал книгу ленинградского писателя, пережившего блокаду, и видел фильм по этой книге под названием «Зеленые цепочки». Как раз об этих событиях. Разговоры взрослых о диверсантах меня, малыша, пугали и, видимо, поэтому запали в память.

Иногда, в самое голодное время зимы 1941 г., к нам приходила графиня. Настоящая графиня голубых кровей. Муж ее – дипломат умер накануне войны, видимо, он был репрессирован в страшные 1937-1938 годы. Она говорила моей маме: «Надя, оставляйте мне картофельные очистки. Я из них делаю прекрасные котлеты. За это я готова обучить ваших детей иностранным языкам». Она была блестяще образована, знала пять языков, много лет жила с мужем за границей. Теперь она была худая, бедно одетая, но гордая. Она не просила милостыни, она хотела заработать себе картофельные очистки. Раза два она даже занималась с нами английским языком. Меня поражало, что с нами, детьми, общается графиня, поэтому эти воспоминания остались глубоко в памяти.

К невероятным событиям ленинградской блокады, сейчас уже по прошествии многих лет, отношу работу детского сада на углу улицы Желябова и Невского проспекта в течение всей войны, где нас кормили, делали уколы, читали книжки, где мы пели песни, в том числе только появившийся Гимн Советского Союза, где летом нас на улице, в маленьком палисаднике обливали водой из лейки и заставляли загорать, чтобы получить хоть какие-то витамины от Солнца. А в первое послеблокадное лето нас организованно вывезли за город на дачу, и мы целый месяц жили на природе. Я очень страдал без мамы, и ее приезд каждый раз был для меня самым лучшим праздником.

Слова благодарности маме





Недавно, среди военных писем отца, которые мама хранила всю жизнь, среди бумаг, потерявших свою значимость, я вдруг наткнулся на две завёрнутые в бумагу фотокарточки, сделанные в блокадном Ленинграде. Видимо, мама, прожившая 88 лет, хранила их особенно тщательно. Фотографии были дороги ей как память о бесконечно тяжёлом времени – девятистах днях блокады города Ленина.

На маленькой любительской фотографии я увидел несколько малышей: в центре - себя, трёхлетнего; старшего брата Виктора, сидевшего рядом, он был старше на 3 года, поэтому выглядел совсем взрослым; двоюродную сестру Галю пяти лет; ещё двух соседских детишек. Все сидели на деревянном ограждении песочницы во дворе ленинградского дома, на углу Невского проспекта и улицы Гоголя, возле Дворцовой площади, в ста метрах от того самого места, где сейчас находится известная на весь мир мемориальная надпись: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна…». Шёл 1942 год. Ленинградцы только что пережили самую тяжёлую, самую трагическую зиму. (По данным академика Д.С. Лихачёва, только за одну эту зиму умерло от голода свыше миллиона человек). Мы выжили благодаря мужеству и мудрости наших матерей. Две женщины - наша мама Надежда Алексеевна и тётя Софья Афанасьевна, сестра нашего отца, с дочкой Галей, объединились и жили одной семьёй. Тётя Соня, инженер, с высшим образованием, работала в блокаду на разборах завалов. Тяжелейшая работа для женщины - вручную после очередного артобстрела или бомбёжки разбирать обрушившиеся здания, расчищая проезжую часть улицы, откапывать убитых и раненых, видеть кровь, слышать стоны. За эту работу она получала двойной паёк и несла его домой на всю семью. Она надорвалась в те блокадные дни, и всю оставшуюся жизнь, и через 40 лет после Победы, мучилась грыжами.

Нашей маме повезло, она работала во флотской воинской части в здании Адмиралтейства. Она считалась разнорабочей. С хорошей рабоче-крестьянской закалкой, была и дворником, и уборщицей, и даже рабочей на кухне. С разрешения начальства иногда, когда она мыла котлы, удавалось собрать пригоревшие остатки каши и принести домой детям. Есть там было почти нечего, но чтобы не умереть с голода, мы через силу съедали эти «горелки», и они сохранили нам жизнь. До сих пор запах сгоревшей пшённой каши преследует меня, даже по прошествии полувека. Иногда она приносила картофельные очистки, подгнившие капустные листья. Тогда у нас был праздник.

Мы, трое детей с той фотографии, остались живы, а соседские дети погибли. Они все умерли от голода. Их мама, уставшая после работы и изнурительного дежурства ночью на крыше, в много часовой очереди за хлебом упала в голодный обморок, и у нее украли все хлебные карточки в ледяную стужу зимы 1942 г. Ленинградцы не любят вспоминать о блокаде, но память о матери рождала неизгладимые картины детства…

Вот я в детском саду, который работал все 900 дней блокады. Приближается 1943 год. К новогодней ёлке дети разучивают песни. По громкоговорителю бесстрастным голосом объявляют: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!», - и начинается бомбёжка. Сотрясается земля, качаются здания. Воспитательница даёт команду надеть пальто, и мы спускаемся в подвал, в бомбоубежище. Земля всё ещё содрогается, слышны глухие разрывы бомб. Чтобы разрядить гнетущую обстановку и не слышать страшных взрывов, детишки по команде воспитательницы начинают петь: «Артиллеристы, Сталин дал приказ, артиллеристы, зовёт Отчизна нас…» Они поют до тех пор, пока кто-то из взрослых не говорит, что налёт закончился и объявлен отбой воздушной тревоги.

После очень скромного обеда – супа из овсяной крупы – нас укладывают спать, «мертвый» час. Но детвора спать не может, сегодня мы должны наряжать ёлку, и затем будет новогодний праздник. Сколько радости принёс этот праздник! Был Дед Мороз, была Снегурочка. Дети вместе с ними пели, плясали, читали стихи. В заключение каждому ребёнку дали новогодний подарок: два печеньица, кусочек сахара, целую горсть семечек и по одному маленькому мандаринчику. До сих пор не понятно, как доставили мандарины в осаждённый город. Когда взрослые пришли за детьми, чтобы забрать их домой, воспитательница объявила, что малыши должны спрятать подарки за пазуху, чтобы по пути домой их не отняли. Мы шли со старшим братом Виктором по Невскому проспекту, и я всматривался в ночное небо. Взрослые говорили, что немцы сбросили сегодня на город десант, и я хотел обнаружить парашютистов, чтобы убить их. Да, да, убить! Такая была ненависть к фашистам у всех ленинградцев.

Вечером, засыпая, мы слушали одну и ту же сказку. Мама говорила, что скоро кончится война, и она наварит нам целую кастрюлю каши. Каши будет так много, что, если кто захочет добавки, то он её получит. Сквозь сон я - младший спрашивал, а если я захочу второй раз добавки, хватит ли каши? «Конечно, хватит», - говорила мама, целуя нас, а у самой из глаз текли слёзы. Это была самая лучшая в мире сказка. Мы засыпали «сытые» и спокойные под равномерный стук метронома, доносящийся из включенного громкоговорителя. И даже когда ночью раздавался сигнал воздушной тревоги, в отличие от первых блокадных дней, мы не бежали в бомбоубежище, а спокойно продолжали спать. Ленинградцы привыкли к опасности. Кругом было столько горя и страданий, что даже возможная смерть их не страшила. Только сейчас, когда мамы нет рядом, начинаешь понимать величие подвига, который она совершила.

Вторая фотография сделана явно профессионалом, но на ней до сих пор были видны следы огня, как будто она горела. На фотографии мама и мы - двое детей сидим на одном кресле. Все немного напряжены и искусственно улыбаемся. Мы остались живы, пережив всю блокаду с первого до последнего дня. Нам повезло. Воспоминания о блокаде всегда вызывают у меня беспокойство и глубокую грусть.

Очень хорошо помню, как мы бежали к военному фотографу, с которым договорилась мама. В то время фотоаппаратов было мало, а тем более в блокадном Ленинграде, поэтому любое фотографирование было событием. Все нарядно оделись. Времени было в обрез, к тому же попали под обстрел. Мы бежали вдоль Невы, где-то рядом рвались снаряды. Корабли, стоящие на якоре на Неве, прямо в городе, стреляли в ответ. Как сейчас я понимаю, шла контрбатарейная стрельба. Мать, как и все ленинградцы, уже привыкшие к бомбёжкам и обстрелам, бежала, не обращая внимания на грохот, и тащила двух малолетних детей. У нас был праздник, мы торопились фотографироваться. Какой-то огромный матрос прегородил нам путь и приказал переждать артналёт в ближайшей парадной. И даже поругал молодую мамашу…

Как мы были счастливы, когда получили готовые фотографии. Одну из них решили послать отцу, воевавшему где-то на Севере, благо почта в блокадном городе работала бесперебойно. Мама на обратной стороне фотографии написала тёплые слова и поставила дату - 1943 год. (Ей было в то время всего 28 лет).

Каково же было удивление всей семьи, когда через несколько дней мы получили письмо, адресованное отцу, назад. Письмо было обгорелое. На нём была приклеена квитанция, где кратко было написано, что письмо возвращается по обратному адресу, так как самолёт, перевозивший почту, не смог перелететь линию фронта, и был сбит. Мы, мальчишки, с удивлением рассматривали обгоревшее письмо с нашей фотографией.

Мама заплакала, почувствовав, видимо, женским сердцем, что стоит за этой записью. Она переживала, что отец так и не увидит своих повзрослевших детей. Мама аккуратно обрезала обгоревшие и осыпающиеся края фотографии и убрала её.

И вот сегодня я - мальчик с блокадной фотографии, ставший морским офицером и связавший свою жизнь с Флотом, с подводными лодками, поседевший и огрубевший от прожитой жизни, заплакал от величия подвига ленинградцев. Сравнивая с сегодняшней жизнью, я говорил сам себе: «Какой должен быть порядок в городе, каким должен быть дисциплинированным народ, как надо быть преданным своей работе, каждому на своём посту, чтобы совершить этот маленький, но Великий поступок – вернуть в каждую ленинградскую семью крохотную надежду связи с Большой землёй, надежду и уверенность, что город на Неве не одинок. Как по-человечески надо относиться друг к другу, чтобы вернуть письма и извиниться, что в этот раз не удалось, враг оказался сильнее, но в следующий раз наверняка письма дойдут до адресата. Разве можно поставить на колени такой город! Разве можно победить такой народ!» Я – подводник, капитан 1 ранга, в очередной раз испытал гордость, что ношу звание «Житель блокадного Ленинграда».

Воспоминания разбередили душу. Как обычно в таких случаях, защемило сердце. Недавно узнал, что современная медицина предполагает: «Несмотря на внешнее благополучие, все блокадные дети получили травмы и повреждения на генном уровне. Им нежелательно иметь детей. Блокада напомнит о себе, возможно, через два или через три поколения, и даже - через пять». В отчаянии в сотый раз задаю себе вопрос: «С кого спросить, почему мои внуки и правнуки должны нести этот крест? Чем они виноваты? Почему до сих пор политики не могут понять, что война - самое страшное деяние человечества. Война никого не щадит, но больше всего от неё страдают дети».

Отец в 1944 г. пропал без вести. Он так и не увидел этой фотографии. Могила его неизвестна. И мама, и тётя Соня прожили после блокады большую жизнь - до 88 лет каждая. Тетя Соня с мужем после войны в 1946 году родили дочку Наташу. Все мы - блокадные дети живы, здоровы. Все получили высшее образование. Старший брат Виктор – инженер, «Заслуженный металлург Российской Федерации». Был главным металлургом крупного ленинградского завода «Большевик». Я, как большинство мальчишек, выросших на берегах Невы, стал моряком. В 1950 г. мама отвела меня в Нахимовское училище, после окончания которого здоровье позволило поступить в училище подводного плавания, а там отбор, как в космонавты. «Блокадница» двоюродная сестра Галя – химик, окончила школу с серебряной медалью. Наташа, её послевоенная сестра, финансист. У нас у всех благополучные семьи. Все родили по двое детей, всего пять мальчиков и три девочки. Все дети здоровы, среди них даже двукратный олимпийский чемпион по хоккею – Алексей Касатонов. У них тоже есть дети, наши внуки и внучки. Хочется надеяться, что медицина несколько ошиблась, говоря об опасности блокадного детства.

Мама Надежда Алексеевна, прождав отца с войны почти 60 лет, вырастила одна двоих сыновей, и ушла из жизни в 2002 г. Сегодня четверо ее внуков и шестеро правнуков с интересом рассматривают те военные фотографии. Что такое война они не знают. И только старые фотографии напоминают о блокадном Ленинграде, в котором находились их отцы, в то время – маленькие мальчики, и бабушка Надя.

Каждый год 27 января мы собираемся вместе, чтобы отметить самый важный в нашей жизни праздник – день, когда Ленинград был полностью освобожден от фашистской блокады.

27 января 1944 г. нам, мальчишкам, особенно запомнился, потому что в нашем городе впервые прозвучал салют. Салют в честь Победы, в честь Ленинграда! Мне этот день особенно приятен, потому что это день моего рождения. Я так всем и говорю, когда мне исполнилось пять лет, в Ленинграде впервые был произведен салют, все ленинградцы радовались вместе со мной.

Каждый год в день рождения первый бокал я поднимаю за вас, мои дорогие родные – блокадники. И каждый раз говорю вам - СПАСИБО! Нам детям вы сохранили жизнь, не дали умереть с голода.

Спи спокойно, наша дорогая мама - блокадница. Ты совершила подвиг, сохранив жизнь своим детям. Мы тебя помним и любим. Пусть земля будет тебе пухом.







Это статья PRoAtom
http://www.proatom.ru

URL этой статьи:
http://www.proatom.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=5033