''Осевое время'' и генезис правовой реальности
Дата: 15/11/2005
Тема: Нормы и право


В.А. Бачинин, д.соц.н., проф., в.н.с. СПб социологического института РАН

Право представляет собой сложнодинамическую систему, развивающуюся и функционирующую в социальном пространстве и историческом времени, зависящую в каждом конкретном случае от ее локализованности в контексте мировой цивилизации, от типа социума и от степени культурно-исторической развитости структур общественного и индивидуального сознания.

Учитывая это, важно уметь взглянуть на право в свете категории хронотопа (времени-пространства) и увидеть, как сдвоенная печать конкретного социального времени и столь же конкретного социального пространства ложится на его структуры, оттискивается на его содержании и формах. Это поможет успешному решению двуединой задачи: во-первых, исследовать правовые феномены и структуры в их условно-стационарном состоянии в качестве уже ставших к настоящему моменту; во-вторых, исследовать процессуально-динамические аспекты существования правовых реалий, отслеживать их явное движение в социокультурную перспективу.

Категория хронотопа дает возможность сдвоить оба эти измерения и тем самым продемонстрировать свои познавательные преимущества. Это отчетливо просматривается при обращении к проблеме генезиса антично-европейской модели права, осуществлявшегося в условиях того исторического периода, который К. Ясперс назвал "осевым временем".

В условиях "осевого времени", охватывающего, согласно К. Ясперсу, шесть столетий, с VIII по II вв. до н. э., происходил грандиозный исторический переход к новым нормативно-ценностным системам с множеством сопутствующих этому процессу противоречий и проблем, с напряженными религиозными, этическими, философскими исканиями выдающихся мыслителей, создававшими необходимые духовные условия для развития нормативно-ценностных структур правового сознания.

Для зарождающейся средиземноморской цивилизации "осевое время" носило ярко выраженный переходный характер. Это был переход от существования под властью традиций патриархально-родовой жизни к существованию среди новых, только еще складывающихся условий с формирующимися основами государственности, классовой дифференциацией, имущественным расслоением, ростом городов, развитием ремесел, усложнением образа жизни и характера общения. Все это раздвигало привычные рамки существования и создавало новое социокультурное пространство для индивидуальной самореализации. В этом пространстве, как в исторической лаборатории, складывались и апробировались культурные, государственные, политические институты с новообразующимися морально-правовыми моделями жизнедеятельности и стереотипами социального поведения.

Вместе с социальной дифференциацией и утратой общих родовых ценностных систем исчезала практическая и духовная почва для традиционных форм солидарности, происходила "атомизация" социальных целостностей, дифференциация родовых "мы-сообществ". Они распадались на множества отдельных индивидуумов-личностей, у каждого из которых, как у атомов во вселенной Демокрита, оказывался свой, особый жизненный путь и свое, особенное понимание жизни. Все это не могло не детерминировать прямо или исподволь процессы поиска и создания новых социальных механизмов "солидаризации" тех, кто оказался разобщен самим ходом истории.

Пребывая в исторически переходном состоянии, когда традиционные, патриархальные нормативные структуры утратили свою прежнюю эффективность, а новые, морально-правовые регуляторы только еще формировались, "осевой" социум оказался на историческом "пороге", когда внутри него самого "распалась связь времен", и нужны были особые усилия, чтобы ее восстановить. Эту связь необходимо было восстанавливать не только в структурах социального "тела" человеческих сообществ, но и в индивидуальном сознании, уже привыкшем воспринимать повсеместные нарушения традиционных норм как норму повседневного бытия.

Пока существовало родовое "мы", кровнородственные отношения были необходимым и достаточным основанием для поддержания твердых, устойчивых социальных связей, в которых обязанности сторон подразумевались сами собой, а их невыполнение, чреватое серьезным уроном для всего рода, предполагало суровые наказания виновных. "Осевое время" изменило ситуацию: теперь каждое индивидуальное "я", выделившееся из родового "мы", превращалось из "своего" в "чужого". Разрывы традиционных связей и привязанностей вносили в отношения прежде близких людей нечто новое, непривычное, что впоследствии обретет название отчуждения. Это заметно усложняло механизм взаимодействия между родовым целым и индивидами, которые недавно еще были его частицами, а теперь таковыми уже фактически не являлись.

Усугублению этих противоречий способствовало развитие и приумножение городов с присущей им сложной социальной структурой, где, по сути, все, кроме ближайших родственников внутри семьи, являлись чужими друг для друга. Город явился не только средством жизнеобеспечения больших человеческих сообществ, но и специфической социальной системой, которая стала предъявлять к людям новые, дополнительные требования. Выступая в качестве некоего лона, как средоточия многих условий для зарождения новых форм цивилизации и культуры, каких не знало "доосевое время", город стал и социальным пространством, где сконцентрировалось много темного, порочного и преступного. Обеспечивая особую структуру жизнедеятельности, характерную многофункциональную организацию, город требовал от людей активного развития навыков социального сосуществования на конвенциальной основе, поскольку социальные механизмы, опиравшиеся на стереотипы традиционной кровно-родственной конвенциальности уже были непригодны в отношениях чужих друг другу людей. Для тех, кто волею судьбы оказались согражданами, а зачастую и прямыми соперниками и конкурентами из-за сходных или, напротив, противоположных социальных интересов, необходим был новый дополнительный механизм нормативной регуляции межсубъектных отношений, способный цивилизовать систему взаимодействий между людьми, не связанными узами крови, родства, товарищества, дружбы, но вынужденными в силу сложившихся обстоятельств решать общие социальные задачи. Требовалась система эффективных средств по организации и поддержанию гражданских конвенций, которая открывала и гарантировала бы для них широкий простор и предусматривала бы надлежащий контроль за их осуществлением. Такой системой стало писаное право как система дисциплинарных предписаний, ориентированных на нормативную регуляцию отношений между субъектами, не склонных руководствоваться нравственными обязательствами друг перед другом.

"Осевое время" стало эпохой исторического возникновения личности. В этот период индивидуальное "я", как первооснова личности, выделилось из общинно-родового "мы". С ним заявил о себе феномен личного достоинства, предполагающий право индивида иметь и отстаивать собственное мнение, отличающееся от традиционных, общепринятых взглядов, высказывать свои независимые оценки и суждения, оставлять за собой право верить или сомневаться, следовать обычным стереотипам или самостоятельно избирать собственную нравственную позицию и тем самым самоопределяться в социальной жизни. Автоматизм привычных стереотипов традиционалистского социального поведения уступил место возможности сознательных избирательных предпочтений между различными, в том числе альтернативными поведенческими моделями. Эта возможность практически превратилась в необходимость постоянно взвешивать, сопоставлять, выбирать, что, в свою очередь, интенсифицировало духовную деятельность, развивало мотивационную сферу, усложняло самосознание, углубляло внутренний мир личности. Связь человека с традициями патриархально-родового прошлого утратила жесткий, принудительный характер. К заветам старины можно было уважительно относиться, ставить их на службу формированию законопослушного морально-правового сознания. Но традициями можно было и пренебрегать. И в склонности "осевой" личности к нарушениям древних традиций, норм, запретов проявилось ее особое качество -- трансгрессивность как способность переступать черту привычного, дозволенного традицией, обычаем, законом.

Избыточность психических, интеллектуальных, духовных возможностей заставляла человека устремляться за пределы известного к неизведанному, открывать новое, создавать ранее невиданные творения, которых не было в природе. На этом пути стали возникать новые формы мирообъяснения, научные открытия, философские модели мироздания, содержание которых выходило далеко за границы архаико-мифологических картин. Но та же трансгрессивность "осевой" личности порождала негативные социальные следствия, обретала вид склонности к нарушениям существующих норм, к их "переступанию". Она обнаружилась в ранее невиданном падении нравов и распространении преступности.

На этом фоне становилась очевидной недостаточность архаических регуляторов -- неписаных правил социального поведения, опиравшихся на древние обычаи и традиции. Ощущалась острая необходимость в новой, дополнительной, более эффективной регулятивной силе, в более надежном дисциплинарном механизме, который позволял бы удерживать трансгрессивную личность от опасных шагов, угрожающих основам цивилизации и культуры. В ответ на эту необходимость активно заявила о себе практика развернутого, полномасштабного правотворчества.

Писаное право, поддерживаемое мощью государственных институтов, предстало как дополнительная нормативная система, призванная регулировать человеческое поведение в качественно усложнившихся условиях развивающейся цивилизации. У "осевых" народов -- древних греков, китайцев, евреев, римлян -- на смену безымянным создателям архаических обычаев, ритуалов и норм пришли конкретные субъекты правотворчества -- реформаторы вроде Моисея, Конфуция, Ликурга, Солона. При их активном участии совершилсяся переход от обычного права к писаному законодательству. Этому способствовало появление алфавита и письменности как основных средств сохранения и накопления правовой информации.

Системы положительного права складываются к "осевому времени" как результат накопившегося культурно-исторического опыта по регулированию и упорядочению межчеловеческих отношений. В изменившихся социально-исторических условиях нормативно-регулятивный опыт, воплощенный в табу, обычаях, традициях, религиозных предписаниях, нормах нравственности и обычного права, уже не справлялся с общественными нравами. Вместе с тем, его оказалось вполне достаточно, чтобы послужить необходимым духовным условием для становления качественно новой, более эффективной и функционально более строго ориентированной системы сугубо правовой регуляции. Не утратив генетической связи с традиционными регуляторами, позитивное право обрело функциональную автономию. Оно сумело ассимилировать накопленный на предыдущих ступенях развития цивилизации нормативно-регулятивный опыт и поставить его на службу решению новых цивилизационных задач в условиях активно формирующейся государственности.

Можно утверждать, что право возникает как ответ формирующихся локальных цивилизаций на трансгрессивный вызов человека. Логика каузальной зависимости между вызовом и ответом здесь совершенно очевидна. Если бы "осевая личность" была менее активна и в ней не бурлили бы пробудившиеся силы, то цивилизация и культура развивались бы, наверное, по иному сценарию. Право возникает как дополнительное дисциплинарное начало, предназначенное оберегать созидательную трансгрессивность и обуздывать, ограничивать негативно ориентированные формы трансгрессивности. Воля к самоутверждению, творчеству и свободе неизбежно должна была натолкнуться на волю к порядку. Своеобразие права заключалось в том, что оно обуздывало свободу ради свободы. Цивилизованный порядок не исключал свободу, а предполагал ее. Он исключал лишь своеволие и вседозволенность. Достаточно вспомнить знаменитое гераклитовское требование гасить своеволие скорее, чем пожар. Право должно было оберегать те необходимые степени свободы, без которых были невозможны ни творчество, ни здоровое самоутверждение, ни полнокровная человеческая жизнедеятельность. И оно должно было каждый раз гасить разбушевавшееся пламя свободы, если та переходила в своеволие и начинала угрожать свободе других граждан, основам цивилизованности, государственности, социального порядка. Энергии негативно ориентированной трансгрессивности цивилизация противопоставила энергию права и закона, их волю к порядку, способную ограничивать индивидуальные порывы и возвращать их назад в покинутые пределы. Чем активнее проявляла себя воля к трансгрессии, тем сильнее должна была заявлять о себе воля к порядку. В итоге получилось так, что "осевая цивилизация" пошла по пути самоограничений и самоконтроля: устремляясь вперед, она сама же на себя накладывала ограничения. В этом единстве двух противоположных устремлений обнаружилась характерная особенность цивилизации как системной целостности, способной к саморегуляции, самосохранению и саморазвитию.

Таким образом, в русле противоположно направленных, но неразрывно связанных детерминационных векторов -- широкого распространения трансгрессивных моделей общественно опасного поведения и развития новообразующихся правовых систем -- возникает первичная, "осевая" морально-правовая реальность, отвечающая критериям цивилизованности. Она выступает как система нормативно-регулятивных ограничений, внутри которых обязан жить и действовать и которым должен подчинять свои трансгрессивные наклонности цивилизованный человек.

Проявляясь как внутренняя энергия цивилизованного социума, воля к правопорядку нацелена на то, чтобы с неустанной регулярностью фиксировать противоречия между должным и сущим и разрешать их в соответствующих критериям цивилизованности формах. Эти противоречия индуцируют энергию социума, которая, в свою очередь, устремляется на их разрешение. Но воля к цивилизованному, культурно оформленному порядку не может быть бессознательной. Ей необходимо знать свои цели, средства, возможности и методы. Она должна знать все, что может быть выявлено и уточнено усилиями разума. Социуму свойственно испытывать острую потребность в знаниях такого рода. Ответом на эту потребность становится интенсивное развитие правовой мысли. Не случайно "осевое время" обнаруживает себя как эпоха, когда возникли наиболее крупные и значительные учения о социальном и правовом порядке. Теории Платона, Аристотеля, Конфуция предоставили цивилизованным сообществам именно те знания, которые превратили прежнюю бессознательную потребность в порядке в сознательную и целеустремленную волю к порядку. Усилия этой воли возвысились до философско-теоретического уровня взвешенных представлений, формулирующих цивилизационную сверхзадачу по достижению гармоничного и совершенного общественно-государственного устройства, подчиняющегося принципам высшей справедливости и всеобщего блага.

Специфические конкретно-исторические условия "осевого времени" предоставили общественной воле к порядку возможность проявить себя в качестве разумной, знающей, энергичной, целеустремленной силы, внутренне свободной и открытой для творческого поиска. Древние греки, как один из наиболее "осевых" народов, создавшие свою правовую цивилизацию полисного типа, в наибольшей степени проработали интеллектуально-философскую, рациональную сторону проблемы социального порядка. Они были в большей степени философами, чем практическими юристами, и воля к знанию того, что такое порядок, у них преобладала над волей к порядку как таковому. Это положение исправили древние римляне, чья государственность стала истинным воплощением абсолютной воли к порядку. Не слишком увлекаясь философскими рассуждениями, римляне сделали ставку на рассудочное оформление приемлемых моделей практического мироотношения. Их прагматически ориентированное мышление и столь же практическая воля к порядку позволили создать невиданный дотоле миром правовой порядок. Он возник как практический результат культурных достижений "осевого времени", составивших необходимые духовные условия его генезиса.

Журнал «МОСТ» № 58, 2004 г.





Это статья PRoAtom
http://www.proatom.ru

URL этой статьи:
http://www.proatom.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=224