PRoAtom - Сердце в руках радиолога

А.К.Гуськова, д.м.н., профессор, член-корр. РАМН, заслуженный деятель науки РФ, главный научный сотрудник Института биофизики МЗ РФ

Ангелину Константиновну Гуськову называют легендой медицинской радиологии. И в этой характеристике нет ни доли преувеличения. Она работала с Курчатовым, Александровым, Славским, оставив о них свои воспоминания в только что вышедшей книге «Атомная отрасль страны глазами врача».

В пятьдесят третьем в соавторстве со своим коллегой Г.Д. Байсаголовым выпустила книгу с описанием лучевой болезни. Тогда на книге стоял гриф «секретно». В 1971 году книгу переиздали, сняв гриф секретности. Книга по сей день остается лучшим практическим пособием для врачей, один из экземпляров ее хранится в Национальной библиотеке Конгресса США.

Вхождение доктора Гуськовой в науку было стремительным и ярким, как и вся последующая деятельность. Вот лишь некоторые вехи ее большого научного пути. В 27 лет защита кандидатской диссертации, в тридцать два – докторской. В 1963 году за достижения в лечении лучевой болезни она и еще ряд ученых удостоена Ленинской премии. В 2000 году в г. Нагасаки Ангелине Константиновне вручена Золотая медаль Зиверта за радиационную безопасность Шведской королевской академии. Выступая с ответной речью, А.К. сказала: «Принимая сегодня высокую награду, я считаю, что ее по праву разделяют со мною участники этого невероятно трудного раннего и значительного этапа защиты от излучений персонала первого атомного предприятия страны». «Первое атомное предприятие страны» – завод «Маяк», где в 1948 году она начинала постигать радиологию.

Ангелина Константиновна относится к редкому в наше время типу ученого-патриота. Вспоминая Женевскую конференцию 1953 года, неизменно подчеркивает, что на ней впервые советские ученые сделали сообщение о лучевой болезни. Остальные страны молчали, хотя к тому времени было зафиксировано 59 случаев лучевой болезни.

С 60-х годов, участвуя в работе многих международных организаций (ВОЗ, МАГАТЭ, ООН), проработав несколько лет в США и в Европе, имея обширные научные связи с учеными всего мира, она использует любую возможность, чтобы подчеркнуть вклад российских (советских) ученых в развитие радиационной медицины. Автор этих строк лично наблюдала, как на недавнем координационном совещании РЕМПАН с участием представителей ООН, ВОЗ, МАГАТЕ, проходившем в Санкт-Петербурге, профессор Гуськова во время научных дискуссий несколько раз вносила уточнения в выступления своих иностранных коллег. В одном случае высказала недоумение, почему докладчик, называя имена ученых, внесших большой вклад в развитие радиобиологии, не упомянул имени яркого представителя российской научной школы Б. Раевского. В следующий раз выразила сожаление, что трехтомное руководство по лечению лучевой болезни, выпущенное российскими учеными, не стало объектом внимания ВОЗ и РЕМПАН. В третий раз, выходя к микрофону, рекомендовала руководителям международных организаций теснее сотрудничать с московским и украинским научно-исследовательскими Институтами биофизики, накопившими огромный практический опыт в лечении лучевой болезни.

Ее патриотизм не замыкается рамками сугубо научных дискуссий. Ангелина Константиновна не может спокойно смотреть, как приходит в упадок научно-технический и научно-медицинский потенциал исследовательских центров атомоградов. Она одержима идеей встречи с президентом страны Владимиром Путиным, чтобы донести ему свою тревогу за атомную отрасль. Человеку, сотни раз спасавшему людей от последствий радиации и не раз хоронившему их, есть что рассказать первому лицу страны.

В перерыве между заседаниями РЕМПАН с Ангелиной Константиновной Гуськовой встретилась журналист «Атомной стратегии» Надежда Королева.

– Ангелина Константиновна, ваша научная биография со стороны выглядит как одни сплошные победы?

– Я оптимист и счастливый человек. Хотя неприятности у меня в жизни были. Например, очень трудно дался переезд с Урала в Москву, в Институт биофизики в 1957 году, где меня встретили враждебно. Я приехала доктором наук, за четыре года в институте мне дали одну аспирантку. Это были тяжелые четыре года, абсолютно не давали работать. И тогда я решила уйти в ленинградский Институт нейрохирургии работать по своей старой специальности. Разразился невероятно тяжелый скандал. Директор института Шамов получил от заместителя министра здравоохранения Бурназяна выговор за переманивание кадров. Взял меня к себе в Институт профессиональной медицины Летавет Геннадий Андреевич, и я тринадцать лет счастливо проработала там, организовала радиологическое отделение. В Институт биофизики меня вернул Леонид Андреевич Ильин. Когда он увидел, в каком ужасающем состоянии находится институт и клиника, он попросил меня вернуться. Я возвращалась с огромным волнением.

«Я была «возвращена» в ИБФ также по настоянию Л.А. Ильина. Он взял на свои плечи и тяжелую ношу Чернобыля в острый период, работал и непосредственно в составе правительственной комиссии на станции в апреле-мае 1986 г. Именно он принял смелое решение об отказе от эвакуации населения Киева, однако вместо благодарности за это решение, стал фигурой non grata с обрушившимся на него потоком несправедливых обвинений и упреков. Председатель НКРЗ, в это тяжелое время Л.А. Ильин был инициатором многих важных и полезных решений. Увы, не было принято во внимание инициированное им письмо 100 ведущих ученых, которое предотвратило бы многие социально-экономические беды, порожденные законодательством по Чернобыльской ситуации, принятым под давлением демагогов».

Из книги «Атомная отрасль страны глазами врача»

– После вольной студенческой жизни вы попали в закрытую суперсекретную систему. Не тяжело было адаптироваться к ней?

– Когда меня в 1948 году направили в эту систему, родители думали, что меня арестовали, так как все связи были прерваны, я не могла приехать домой. Два года я ничего не видела, никакой семьи – колючая проволока. Меня только посылали в Москву в командировки, но никаких встреч с родными. Первый раз отпустили на несколько часов домой, когда я сопровождала Б.Л. Ванникова и Е.П. Славского (первый – заместитель министра Средмаша, второй – министр Средмаша. Прим. автора) в их поездке по Уралу. Был объезд базы по Уралу мимо Нижнего Тагила, и они отпустили меня на несколько часов домой. В первый раз в 1951 году я встретилась со своей семьей.

«Во время нашего путешествия по Уралу впервые за 1,5 года моей разлуки с семьей они на несколько часов отпустили меня домой в Тагил. А когда папа, мама и сестра провожали меня на вокзал, тепло и сердечно пообщались с ними. Особый (и длительно сохранившийся) интерес у Е.П. вызвала работа моей сестры, историка Т.К. Гуськовой над проблемами становления горно-заводской промышленности на Урале и роли в этом ряда поколений семьи Демидовых. От сестры через меня Е.П. узнал о прочности уральского железа, покрывавшего своды Вестминстерского аббатства в Великобритании, об уральской меди в статуе Свободы в США. Важно это и нужно было Е.П. в его любви к «великой державе» и гордости за нее. Наверное, так можно любить только то, во что вложена частица души и сердца, чему отдана жизнь».

Из книги «Атомная отрасль глазами врача»

– Кто были ваши родители?

– Семья была интеллигентная. Мама – пианистка, папа – врач. Я врач в четвертом поколении. У меня прадедушка служил медбратом в русско-турецкую войну, дедушка был фельдшер, папа – врач. Он закончил после Гражданской войны в 1921 году Томский медицинский институт. В семье книги любили, музыку. Сестра у меня историк, почетный гражданин Нижнего Тагила. Так что семейное окружение было образованное.

– Почему высокопоставленные кремлевские чиновники, брали вас, начинающего, молодого врача, с собой в командировки?

– Когда они приезжали к нам на предприятие, даже их кремлевские лечащие врачи к ним доступа не имели, они передавались на наше попечение. Старшим у нас был Георгий Давыдович Байсоголов. Я была врачом Ванникова (замминистра), у него был инсульт, а я была невропатологом, работала с последствиями инсульта. Если бы у него были проблемы с сердцем, то поехал бы Байсоголов. И у Игоря Васильевича Курчатова был инсульт, я еще по профилю была их лечащим врачом.

«Шутки и розыгрыши И.В. любил и сам веселился, вовлекая в них ученых коллег и их помощников. Во время одного из «ночных бдений» в Кремле с помощью Дмитрия Семеновича подложил в карманы их пиджаков пробки от бутылок с вином. У обнаружившей пробку жены возникал естественный вопрос, провел ли муж ночь опять «в высоких инстанциях» или на дружеской пирушке. Переоденет, бывала, академика А.П. Виноградова и разговаривает с ним в дороге только по-английски, заверяя окружающих в том. Какой это экстравагантный иностранец. Весело подшучивал над попытками ученых коллег «починить электроосвещение» в коттедже на Урале, а когда те огрызались – мол, лучше бы он – физик это сделал, отшутился: «Физики по крайней мере критически оценивают свои способности». Шутил весело, по-доброму, безобидно. Очень редко говорил о ком-либо иронически без теплоты, но были и известные персонажи анекдотов с меткими определениями («армянский философ» и т.п.)».

Из книги «Атомная отрасль глазами врача»

– Как вы были задействованы в Чернобыльской аварии?

– Я, пожалуй, первая в стране из медиков узнала о ней. Мне позвонили из киевской медсанчасти в два часа ночи: там появились первые пациенты с симптомами, очень похожими на лучевую болезнь. Но атомная станция уверяла, что облучения не может быть, может быть отравление дымами, горячим пластиком и т.д. Первое мое решение: «Дайте нам людей с разным сроком первичной реакции: трех, кого стало рвать сразу, трех, кого стало рвать через час, трех – через два часа, а мы разберемся». Ну а потом пошло поступление больных, и к пяти утра стало ясно, что это все-таки лучевая болезнь. Я поехала в Институт биофизики готовить клинику к приему.

«С горечью вспоминаю нашу попытку с физиком ИБФ А.А. Моисеевым при посредстве начальника 2-го ГУ МЗ в 1970 г. предложить для издания рукопись книги, в которой были сопоставлены особенности радиационной ситуации и мер помощи при наземном атомном взрыве и аварии мирного времени с обнаружением зоны реактора.

Заместитель министра А.М. Бурназян в гневе («Вы планируете эту аварию!») бросил рукопись книги на пол и потребовал ограничиться изданием лишь ее части, посвященной оказанию помощи жертвам атомного взрыва. Корректный и очень вдумчивый руководитель 2-го ГУ МЗ генерал В.М. Михайлов аккуратно собрал разбросанные на полу листы и попытался успокоить меня: «Мы еще вернемся к этому вопросу». В 1971 г. нам с А.А. Моисеевым при плохо скрываемой неприязни А.М. Бурназяна удалось все же получить его разрешение выступить с докладом на конференции в Дмитровграде. Друзья грустно шутили потом, что доклад этот был первым сценарием аварии на ЧАЭС. Доклад вызвал большой интерес. На его основе была подготовлена (но так и не издана до 1988 года) небольшая книжка о мерах помощи при авариях мирного времени».

Из книги «Атомная отрасль глазами врача»

– В своем докладе на совещании РЕМПАН вы сказали, что переселение людей, смена радиационного фона гораздо сильнее повлияли на людей во время Чернобыльской аварии, чем те дозы облучения, которые они получили?

– Я считаю, что было принято абсолютно правильное и своевременное решение об эвакуации населения Припяти, так как радиационное облако пошло в ту сторону. Но вот последующее отсроченное переселение людей ничем не было мотивированно. Во-первых, основная часть дозы уже получена, поэтому люди с ней переедут в другое место и не смогут быть под контролем врачей-специалистов. Что такое переехать на новое место? Значит, бросить сад, огород, погреб – все то, что человек создавал всю жизнь, наконец, теряются контакты, утрачивается привычная социальная структура. Нужно заново обустроить свою жизнь, это очень сильный психологический стресс, он зачастую гораздо хуже воздействует на здоровье, чем радиация. Сейчас в эти области возвращаются несчастные эмигранты, и прекрасно там живут.

«Редкие примеры возвращения к активной трудовой деятельности, в том числе пациентов, перенесших ОЛБ средней тяжести, их высокой работоспособности и вполне удовлетворительного состояния здоровья еще раз подтверждают определяющую роль не болезни, а личностных установок и предшествующего уровня образования».

Из книги «Атомная отрасль глазами врача»

– Ангелина Константиновна, насколько актуально развивать сегодня радиологическое направление в медицине. Ведь случаи поражения радиацией, лучевые болезни встречаются достаточно редко в наше время?

– Не так уж и редко. На сегодняшний день зафиксировано пять случаев острой лучевой болезни. Но дело даже не в этих цифрах. Сейчас обращено внимание на роль радона, нужно правильно оценить возможность жить в домах, выработать рекомендации по правильной организации жизни. Другой круг вопросов связан с медицинскими исследованиями. Огромное количество людей, почти каждый из нас, подвергается диагностическому исследованию излучениями. В обществе появилась боязнь. Мы, например, расплатились вспышкой туберкулеза после Чернобыля, потому что люди отказывались от диагностики. Наконец, в стране примерно два миллиона людей – заметьте, два миллиона!, – излеченных от рака, все они получили лучевую терапию. И, наконец, сама промышленность, особенно сфера использования источников, она настолько широка. В Московской области полторы тысячи аппаратов разной степени годности. Огромное количество источников циркулирует всюду, где только можно. В докладе директора Санкт-Петербургского Всероссийского центра экстренной и радиационной медицины Никифорова говорилось, что в Ленинградской области есть могильники, отмечались выбросы цезия, есть огромное количество дефектоскопических источников. В Германии, например, к этой проблеме подходят очень серьезно. Когда шло объединение Германии, немцы вызвали меня туда читать лекции об «источниках-беспризорниках», о той опасности, которую они представляют для населения. Даже пунктуальные немцы боялись, что источники ионизирующего излучения будут распространяться по всему Берлину.

Поражающие уровни радиации затрагивают единицы людей, но тем и труднее выявить тысячи вовлеченных. Требуется селекция. Далеко не каждый медик может сразу распознать болезнь. Отрицательная селекция самая трудная: сказать, что человек болен, гораздо легче, чем сказать, что он не болен, во всяком случае, от радиации. Поэтому нужно постоянное обучение медперсонала.

Исторически сложилось так, что в нашей области работала научная элита.

Радиационная медицина развивалась вместе с атомной промышленностью, а зачастую опережая ее. Важно использовать этот опыт, эту модель для будущего. Что бы мы ни строили, суда, самолеты, другого типа реакторы, нужно так организовывать работу, чтобы медики, биологи шли рядом, изучали новый фактор, предупреждали его негативное воздействие на организм. Общество-то техногенное!

– Допустимые дозы облучения при диагностике. Каковы они? Если я сегодня сделала рентген зуба, завтра, например, мне необходим рентген грудной клетки, меня никто не спрашивает, когда я делала предыдущий рентген, какую дозу облучения получила?

– Сейчас вводится такая регистрация. Но дело в том, что введение подобных контролирующих вещей пугает людей. Так как человек не чувствует радиации, он не знает, как относиться к цифре, с чем идентифицировать ее вес. Он слышит только слово «радиация», а цифру ассоциирует с опасностью. Здесь достаточно трудно достичь равновесия. С одной стороны, люди должны больше знать об уровне радиации, с другой, их надо подготовить, чтобы они знали, какая доза опасна, а какая нет. Когда человек выходит в 25-градусный мороз на улицу, он чувствует холод через рецепторы кожи. Иное дело – радиация. Ее не почувствуешь сразу. Избыток информации при недостатке знаний играет здесь отрицательную роль.

«Наряду с разъяснением безопасности и пользы атома… надо воспитывать также культуру и правила поведения в условиях непредвиденной радиационной опасности. Начинать это нужно, по крайней мере, со школьных лет, постепенно наращивая объем специальных знаний с их адресной ориентацией на различные специальности и места проживания: тех, кто будет работать и жить возле АЭС, кто будет учить физике детей, лечить людей, определять морально-правовые вопросы, касающиеся контакта с источниками излучения разных групп людей, и др.

Наверное, следует также активизировать совместную работу медиков с руководителями отделов техники безопасности предприятий Росэнергоатома, организованные на базе центра ИБФ и в центре обучения на Балаковской АЭС».

Из книги «Атомная отрасль страны глазами врача»

– Насколько важно при лучевых болезнях психологический настрой?

– Чем тяжелее болезнь, тем важнее личные свойства человека. В моей книге есть фотография пациента без трех конечностей. У него нет ног и левой руки. Он водит машину, ухаживает за своим садом, ему сделали широкие межи, чтобы он мог использовать коляску. И он нежно ухаживает за своими растеньицами. Все свои яблоки он отдает в детские сады. А когда был пятидесятилетний юбилей скорой помощи, к которой ему приходится прибегать из-за фантомных болей, он подарил врачам пятьдесят букетов хризантем. Когда я приезжала в Челябинск, он возил меня на могилу моего деда.

– Что сейчас изменилось в лечении лучевой болезни?

– В лечении острой лучевой болезни имеется общий успех, связанный с болезнями крови. Сейчас лейкоз вылечивают в 35–40%, и это большой успех, в прошлом была стопроцентная смертность. Что касается онкологических больных, то вдвое примерно возрастает количество больных с диагнозом «рак» у сильно облученных людей. Мы проигрываем западным странам по количеству больных раком, но несколько выигрываем в понижении показателей смертности за счет квалифицированной медицинской помощи.

– Изменилось ли отношение государства к людям, работающим в атомной отрасли?

– Оно изменилось в худшую сторону. Я почему так рвусь на прием к президенту? Мне кажется, президент недопонимает угрозу того, что происходит в атомной отрасли. Медицинские проблемы напрямую связаны с состоянием производства. Сейчас мы берем плату за лечение с людей, подверженных высокому профессиональному риску. Как такое возможно?! Наша попытка перейти на страховую медицину ничего, кроме вреда, не принесла. Страховые компании имеют небольшие страховые фонды, они малоэффективны. Поступает человек в больницу, по его форме болезни ему положена бесплатная электрокардиограмма, один анализ крови и, допустим, один анализ мочи. А в его возрасте, наряду с основным заболеванием, есть сопутствующие: геморрой, подозрение на опухоль… Он должен за эти исследования платить и платить очень высокую сумму. И он отказывается от исследований. А лекарства? Существует определенный набор лекарств, который оплачивается страховой компанией. Набор лимитирован, и пациент должен приобретать многие современные и более эффективные препараты за свой счет. Наши знания увеличились, а возможность их реализации у пациента уменьшилась.

«Ученые-физики, биологи-экспериментаторы, дозиметристы, кораблестроители и монтажники, заинтересованные в деятельности промышленных радиографов, и сами радиографы, изготовители и испытатели рентгеновских трубок, врачи-рентгенологи, геологи и радиохимики, шахтеры и машиностроители, широко использующие изотопы, работники радоновых лабораторий, инженеры и слесари центральных залов реакторов – таков неполный перечень профессий, адресующих нам свои запросы. Они доверяют нам свое здоровье и требуют разумных рекомендаций по организации их труда и режима жизни. Так было и в атомной отрасли, промышленности с особо высокой ответственностью за судьбу формировавшего ее персонала. Этот опыт успешно перенесен и в сферу широкого применения источников ионизирующих излучений в стране.

Остается только сожалеть, что эта ветвь медико-гигиенической науки перестала существовать в структуре головного в стране Института медицины труда. Возникли не только «источники-беспризорники», но и лишились организованного медицинского наблюдения люди, работавшие с этими источниками».

Из книги «Атомная отрасль страны глазами врача»

– В чем мы превосходим, а в чем отстаем от зарубежной радиологической медицины?

– Я думаю, наша дилетантская широта и наша техническая невооруженность становятся нашим преимуществом, мы шире по идеям. Но по уровню оснащенности, по степени внимания государства уступаем.

– Как сейчас живет Институт биофизики?

– Плохо живет. Мы теряем молодую поросль. Молодые уходят из института после окончания ординатуры, аспирантуры. Если бы создали приличные условия, то многие бы вернулись к нам. Теряется школа. Она еще держится на Урале. Уникальные архивы Уральского института биофизики стали объектом огромного интереса иностранцев. Оплачивая доступ к архивам, иностранцы, по сути дела, содержат Уральское учреждение. Но это довольно унизительное положение. Так как за достаточно ценные материалы иностранцы платят неадекватно мало. Во-вторых, иностранцы накладывают «лапу» сначала на совместные, а потом уже собственные публикации. А «вычеркнув» источник информации, они, конечно, откажутся от дальнейшего финансирования.

– Ваше отношение к реформированию науки, к идее правительства оставить 20 государственных НИИ, остальные приватизировать?

– Правительственная реформа – не какая-то только злая акция, что-то разумное в ней есть. Но для ее претворения в жизнь нужны вдумчивые эксперты, которые видят не только сегодняшний день, но и завтрашний. Что понадобится будущему? Институты, которые «дожевывают» старый материал, живут на стрижку купонов или учреждение перспективное? Здесь нужна вдумчивая экспертная работа, которая определила бы, какие научные центры нужны стране, какие не нужны. Если они нужны отрасли, то пусть будут отраслевого, регионального подчинения. А вот тем немногим, кто по-настоящему нужен, ценен, дать учеников, оснащение, чтобы они передали что-то будущим поколениям. Сокращать будут, в первую очередь, пенсионеров, считая, что они более-менее обеспечены, а это самый самоотверженный пласт с романтикой прежних лет, с отношением к государству несколько иным, чем у прагматичной молодежи. Их уволят. А среднего звена, сорока-пятидесятилетних, тех, кто бы мог передать опыт молодым, почти не осталось.

– Как возникла идея написать книгу «Атомная отрасль страны глазами врача»?

– Когда я писала книгу в сентябре прошлого года, умер мой друг и соратник на протяжении последних пятидесяти лет Георгий Давыдович Байсоголов. Мы вместе с ним все обсуждали, все делали. Я понимала, что столько, сколько мы вместе с ним знали, не знает никто. Если я это не напишу, то это просто канет в Лету. И переживая так тяжело смерть своего друга, я ушла в эту работу, как бы продолжая наши общие воспоминания. Книгу написала за полгода, к своему восьмидесятилетию сделала себе такой подарок. На обложке книги эмблема значка, подаренного мне семьей Георгия Давыдовича после его смерти. Один из пациентов подарил Байсоголову этот значок, на камне сердце в руках радиолога.

«Еще М.Монтель говорил, что плодотворным и естественным стремлением общества является умение выслушать ученых. Наверное, нужно, чтобы руководство страны нашло время для этого и прислушалось к мнению ученыхи – специалистов по радиационной медицине, учитывая и угрозу ядерного терроризма, и расширяющийся перечень стран, владеющих ядерным оружием в современном мире».

Из книги «Атомная отрасль страны глазами врача»

Журнал «Атомная стратегия» № 14, ноябрь 2004 г.