proatom.ru - сайт агентства ПРоАтом
Авторские права
  Агентство  ПРоАтом. 27 лет с атомной отраслью!              
Навигация
· Главная
· Все темы сайта
· Каталог поставщиков
· Контакты
· Наш архив
· Обратная связь
· Опросы
· Поиск по сайту
· Продукты и расценки
· Самое популярное
· Ссылки
· Форум
Журнал
Журнал Атомная стратегия
Подписка на электронную версию
Журнал Атомная стратегия
Атомные Блоги





PRo IT
Подписка
Подписку остановить невозможно! Подробнее...
Задать вопрос
Наши партнеры
PRo-движение
АНОНС

Вышла в свет книга Б.И.Нигматулина и В.А.Пивоварова «Реакторы с тяжелым жидкометаллическим теплоносителем. История трагедии и фарса». Подробнее 
PRo Погоду

Сотрудничество
Редакция приглашает региональных представителей журнала «Атомная стратегия»
и сайта proatom.ru.
E-mail: pr@proatom.ru Савичев Владимир.
Время и Судьбы

[28/10/2008]     Родители выбрали ему имя, а получилось — судьбу

У поколения, к которому принадлежит академик Р.И.Илькаев, нужно успеть многому научиться. Важно  вслушаться, вглядеться особенно тем, кто придет или уже приходит им на смену. Конечно, государство никогда не обделяло его вниманием. Но надо ли объяснять, что удостоиться высоких званий и правительственных наград еще не значит создать себе имя в профессии. Илькаев его создал. Чтобы познакомиться с ученым-физиком, отправилась в Саров, на родину первой советской атомной и термоядерной бомбы. Здесь в окружении коллег, друзей, родственников Р.И. Илькаев отмечал 70-летний юбилей.


Если вспомнить пушкинскую формулу успеха «Ты сам — свой высший суд…», что лично Вы поставили бы себе в заслугу?

— Три периода своей биографии считаю наиболее значимыми. Первый – когда работал в отделении теоретической физики, создавал образцы ядерных зарядов.

Второй период – послечернобыльский. Наше конструкторское отделение, которое я тогда возглавлял, вышло инициатором создания общеинститутской программы по повышению безопасности внииэфовских зарядов. Не все разделяли наш подход. Но время показало, что мы были правы. Несмотря на крайне тяжелые времена, эта работа позволила кардинально улучшить качество наших изделий.

Ну и третий этап связан с моей работой в качестве директора института. Середина 90-х годов, когда я принял руководство института, — наиболее трагический этап. Но за счет разумного подхода мы не потеряли ни одного значимого специалиста, не потеряли технологии, а даже часть развили. Потому что я считал главным действующим лицом творческого сотрудника. Ему, прежде всего, и оказывали помощь, и моральную, и материальную. Включили все экономические механизмы, которые государство позволяло задействовать для поддержки людей. Коллектив нам поверил, и мы спасли институт от развала и разгрома. А какая была пропаганда?! Оголтелая, антиядерная. Мы выстояли и вместе с руководством Росатома, руководством министерства обороны вывели институт на путь устойчивого развития. Ядерный щит остался непоколебимым, он защитил нашу страну в период реформ, когда вооруженные силы общего назначения значительно ослабли, и ядерное оружие оставалось, по сути дела, единственным гарантом безопасности государства.

Читаю вашу биографию, и не могу понять, как юноша родом из далекого сибирского села Тутура после школы мог поступить в один из лучших вузов страны на сложнейшую специальность – теоретическую физику?

— Не совсем полная та биография. В селе Тутура я родился, а заканчивал школу в городе Пушкине, под Ленинградом. Там служил тогда мой отец, после войны ставший профессиональным военным. Круглый отличник, золотой медалист, я имел право без экзаменов поступить в любой вуз. Выбрал самый престижный факультет — Физмех Ленинградского политехнического института. Конкурс туда был сумасшедший — из тридцати баллов надо было набрать 29. А после двух лет учебы на Физмехе взял и перевелся в ЛГУ на физфак в группу физиков-теоретиков. Туда брали лучших. Меня взяли, потому что в зачетке у меня были одни пятерки.

Что заставило уйти из Ленинградского политехнического?

— На Физмехе давали прекрасное математическое, физическое, а также инженерное образование. Мне показалось, что прикладных знаний многовато, углубляясь в них, я не достигну тех вершин, к которым стремился. Юношеский максимализм. Если бы знать, чем предстоит заниматься в будущем!

Что запомнилось из учебы в ЛГУ?

— Лекции! Их читали академик Смирнов, автор толстых книг по математике, всемирно известный академик Фок, профессор математики Ольга Александровна Ладыженская. Слушать этих научных корифеев, учиться у них дорогого стоит.

Со мной в группе училась и моя будущая жена Лидия Александровна. После окончания университета мы с ней поженились и поехали по направлению в московский регион. Когда нам назвали имена сотрудников нашего будущего места работы: Сахарова, Зельдовича, Харитона – мы решили, что лучшего места нечего и желать.

 — Кто из этих людей оказал на вас наиболее сильное влияние?

— Это великое счастье поработать с Сахаровым, Харитоном, Зельдовичем. Влияние личностей такого масштаба особенно важно на этапе профессионального становления. Очень благодарен и первым моим начальникам: Борису Дмитриевичу Бондаренко, Виктору Никитовичу Михайлову, будущему министру ,атомной промышленности, с которым мы работали в одном отделе, вместе создавали снаряды, ездили на испытания.

В 2006 году Вам присвоена Золотая медаль РАН имени академика Сахарова. Что значит для Вас эта награда?

— Лично для меня Сахаров — первый человек в нашем институте, чьи идеи оказались самыми востребованными, самыми важными. Я бы поставил его на самое первое место как специалиста, как изобретателя.

Не могу не спросить, как Вы восприняли последующую политическую деятельность Сахарова, его критику советского строя?

— Совершенно спокойно. Что предлагал Сахаров? Взять все лучшее, что есть в капитализме и социализме. Сейчас его обозвали бы махровым коммунистом.

Но это Вы сейчас так рассуждаете?

— Я и тогда считал, что реформы в сторону свободы, в том числе и политической, творческой, нужны. Между прочим, у нас в Сарове существовала уникальная свобода высказываний. Мы совершенно спокойно на работе говорили, что правильно делается в нашей стране, что неправильно, и никто нас за это не преследовал. Поэтому такие люди как Сахаров появились именно у нас. И власти на это абсолютно спокойно смотрели, потому что понимали: когда есть свобода творчества, свобода обмена мнениями, люди лучше работают, чувствуют себя раскованнее. Но Андрей Дмитриевич – еще и очень крупный политик. Обратите внимание: он ни разу он не покритиковал Соединенные Штаты. Поэтому американская общественность его поддерживала. Хотя Штаты ляпов и ошибок делали тогда тьму, как, впрочем, и сейчас.

В одном из своих высказываний о Юлии Борисовиче Харитоне Вы сказали, что он никогда не ругал своих подчиненных за ошибки. Почему это качество импонировало Вам в Харитоне?

— Юлий Борисович был в высшей степени интеллигентный человек. Если ты допустил ошибку и признавал ее, такого человека он никогда не будет ругать, унижать, а постарается ему помочь и разобраться вместе с ним в проблеме. Но если ты настаиваешь на своей правоте, не подкрепляешь ее убедительными научными аргументами, если идешь вразрез с очевидными результатами, в таких случаях Юлий Борисович мог и поругать, конечно, в соответствии со своим характером.

Случалось ли Вам впадать в немилость к Харитону?

— При испытаниях всегда был небольшой процент отрицательных результатов. Если хочешь достаточно быстро шагнуть вперед и сделать очень резкий шаг, можно и штаны порвать. Когда проводишь сложные эксперименты в достаточно неизведанной области, небольшой процент ударов по голове рано или поздно получишь. Не буду распространяться, в каких изделиях это случалось. Но такое бывало и у меня.

Тем не менее, по количеству разработок, применяемых при испытаниях ядерных взрывов, Вы и возглавляемый вами отдел достигли выдающихся результатов, – 160 разработок с 1966 по 1989 год.

— Это был период, когда шло очень сильное соревнование с ядерными державами. Советские вооруженные силы требовали очень быстрого внедрения самых передовых технологий, создания ядерных зарядов с очень высокими качественными характеристиками. Чтобы теоретические разработки были приняты к использованию, необходимо было победить в соревновании с альтернативными проектами. И нам удавалось за счет толковых, серьезных, обоснованных предложений получать право на разработку. По числу изделий, в которых применялись наши разработки, мой небольшой отдел, действительно, лидировал.

Какой ценой достигалось лидерство? Сколько часов продолжался рабочий день молодого физика-теоретика Илькаева?

— Бывало и ночевал на работе, дожидаясь результатов электронно-вычислительной машины. Чтобы продуктивнее работать, даже курить бросил в молодые годы. Заметил: когда куришь, часов восемь работаешь нормально, потом становится трудно. А когда не куришь, можешь совершенно спокойно работать четырнадцать часов. Это мое личное наблюдение поразило меня. Была еще одна причина, заставившая отказаться от вредной привычки, — просьба семьи, в которой росли маленькие дети.

Испытатель ядерного оружия Евгений Федорович Корчагин вспоминает, что именно с вами он в те годы чаще всего выезжал на испытания?

— Стиль работы нашего института был таков, что мы, теоретики, влезали во все детали процесса испытаний, от начала и до конца, за все отвечали. И это естественно. За каждым испытанием стоит огромное количество математиков, физиков, конструкторов, испытателей, производственников. Они надеются на то, что не зря все это делали, не зря государство потратило много денег. Все ждут результата. Чтобы вся цепочка, от производственника до математика, нормально работала, надо все контролировать: смотреть, какая документация выпущена, насколько она соответствует физической идее, физической схеме изделия, какие сделаны детали, есть ли в них отклонения. А когда от начала до конца все контролируешь, у тебя нет претензий к другим. Ищи ошибки в своих расчетах, в своих приближениях. А поскольку наш отдел был одним из самых энергичных, естественно, мои сотрудники, в том числе и я, чаще всего ездили на испытания.

А какое чувство перед испытаниями? Это же каждый раз как экзамен на профпригодность.

— Прескверное чувство! Ждешь: а что же будет, не ошибся ли где-то? Если получается плохой результат, переживаешь несколько месяцев, плохо спишь, ищешь причину неудачи. И только когда находишь и понимаешь, как исправить, все встает на свои места.

Как расслаблялись, когда получали отличный результат?

— Знаете, что интересно? Перед испытаниями члены экспертной комиссии задают десятки вопросов, высказывают массу сомнений, критикуют. Но как только испытание проходит успешно – молчок! Как будто так и должно быть. Ну а на полигоне после удачного испытания мы всей экспедицией выезжали на Иртыш, купались, загорали, уху варили, шашлык готовили из свежей баранины. Это для нас был, конечно же, огромный праздник.

В гонке вооружений с США, чтобы сохранить ядерный паритет, мы все время догоняли американцев. Какова сегодня ситуация в этом плане?

— Действительно, все серьезные продвижения в области разработок ядерного оружия делали американцы. Наша страна, как правило, догоняла и ликвидировала отставание. Инициаторами всей этой гонки фактически были Соединенные Штаты. Мы отвечали. Конечно, может быть, не надо было отвечать в количественном отношении. Паритет должен выражаться в том, чтобы иметь возможность ответного удара, обеспечивающего сдерживание. Поэтому сейчас политика в нашей стране несколько другая — ядерный комплекс должен обеспечивать стране гарантированное ядерное сдерживание. Любой неприятель, если подумает напасть на нашу страну, должен понимать, что получит ответный удар с невосполнимым ущербом. В этом смысле движение нашей власти идет в правильном направлении. Очень серьезно сократился мегатоннаж, число боеголовок, к тому же они имеют существенно меньшую мощность, чем те, что стояли раньше. Сейчас уже никто не говорит, что возможна ядерная зима. В основном ядерные силы выполняют сдерживающее начало и направлены на военные объекты. И это разумно и правильно.

Вы специализировались на подземных ядерных взрывах. А довелось ли участвовать в наземных ядерных испытаниях, которые в начале 60-х годов были запрещены?

— Будучи молодым специалистом, в 1962 году я застал последнюю сессию воздушных ядерных взрывов. Вся моя деятельность, все мои разработки связаны с испытаниями в подземных условиях. Они проводились и в Семипалатинском полигоне, и на Новой Земле. Испытания зарядов большой мощности мы проводили на Новой Земле, а небольшой мощности – в Семипалатинске.

Ваше отношение к запрещению мирных подземных ядерных взрывов?

— В принципе мирные ядерные взрывы могли бы и сегодня принести некоторую пользу народному хозяйству. Но есть один нюанс: очень трудно контролировать, является ли ядерный взрыв чисто мирным, или проводится в целях усовершенствования термоядерного оружия. Чтобы это проверить, надо войти в такие детали и тонкости! Поэтому государства договорились о полном прекращении всех ядерных испытаний.

И Вы разделяете эту политику?

— Тут еще есть один аспект. А как быть другим странам, которые не допущены к ядерным технологиям? Они будут обвинять ядерные страны, что те совершенствуют ядерное оружие под видом мирных ядерных взрывов. А ведь во всех международных соглашениях записано, что ядерное оружие должно быть запрещено.

Конечно, нам, физикам-ядерщикам, очень жалко, что с запрещением подземных испытаний мы лишились очень хорошего полигона для чисто научных исследований. У нас было очень много физических опытов, в которых мы проверяли тонкости физических явлений, которые лежат в основе нашей техники.

Какие например?

— Это касается в первую очередь физики высоких плотностей энергии, физики горячей и плотной плазмы, физики сверхвысоких давлений и температур, физики неравновесных излучений… Чтобы компенсировать недостачу информации, наш ядерный центр и все мировые ядерные центры строят сегодня моделирующие установки, на которых эти явления изучают.

Сектор фундаментальных исследований по-прежнему сильный в вашем ядерном центре?

— Мы стремимся его развивать. Создание сложных физических моделей — одно из главных направлений в деятельности центра. Без современного математического сектора развивать это направление невозможно, и мы его сейчас модернизируем. У нас один из самых больших, если не самый большой в нашей стране экспериментальный институт гидродинамики, или институт физики взрыва и экспериментальной гидродинамики. Развиваются исследования в области ядерных импульсных реакторов. Наш ядерный центр является лидером в получении сверхсильных магнитных полей. Недавно мы построили небольшую лазерную установку на неодимом стекле. В ближайших планах — создание мощной лазерной установки. Запустили рентгенографический комплекс, пятиваттный лазер. Такой лазер имеют только четыре-пять стран мира. Все направления, которые были заложены нашими отцами-основателями, развиваем. Эта большая наука, она лежит в основе нашей оружейной отрасли. Мы заботимся о том, чтобы наша расчетно-экспериментальная база была на мировом уровне. Без этого очень трудно обеспечивать безопасность, эффективность ядерного арсенала.

Все это оборудование закупается на бюджетные средства?

— Конечно. Государство, вне всякого сомнения, помогает очень сильно. Но, как всегда, нам хотелось, чтобы помощь была больше. Мы же конкурируем с лучшими специалистами и с лучшими лабораториями мира. Россия по-прежнему — великая ядерная держава. С нашим арсеналом может сравниться только арсенал Соединенных Штатов.

А где вы в таком случае черпаете кадры для фундаментальной науки? Ведь в нее должны идти самые светлые головы, какие шли в советское время?

— Кадры – одна из самых главных проблем. В 90-е годы с кадрами был полный провал. Мы предприняли тогда несколько энергичных шагов: заключили договоры с несколькими вузами нашей страны, открыли семь научных кафедр в Саровском физтехе. Если в советское время принимали на работу ежегодно 185 выпускников вузов, то в течение последних шести лет трудоустраиваем ежегодно 250. Поэтому возрастной срез в институте нормальный. Примерно 30 процентов сотрудников в возрасте до 30 лет. Но, конечно, нам бы хотелось брать лучших ребят из разных научных школ: московской, петербургской, нижегородской, казанской… А для этого нужны очень серьезные экономические стимулы. Нужно, чтобы была зарплата, чтобы жилье через ипотечную программу молодые люди могли получить, чтобы условия проживания в Сарове были привлекательны с точки зрения удовлетворения культурно-развлекательных, спортивных запросов молодежи.

 Очень многих молодых людей раздражают условия закрытого проживания. Молодые люди не могут поехать на отдых, путешествовать за границей. В заграничную командировку — пожалуйста, но на отдых – нет.

Это, наверное, все-таки пережиток прошлых времен. Вы бы отменили его, будь на то ваша воля?

— Я бы поступил так. Если человеку доверяю, отпустил бы туда, куда он хочет поехать. Единственное, что ему бы порекомендовал, не ездить в страны с нестабильной политической обстановкой. Сегодня закрытость — главный камень преткновения на пути привлечения в институт молодежи.

Обратила внимание, как стремительно и в то же время логично развивалось ваша карьера. В течение первых пяти лет после окончания университета никаких значительных результатов. А затем стремительный взлет! В 30 лет вас в числе других ученых представляют к Государственной премии СССР. В бытность вашу руководителем ВНИИЭФ получал ли кто-то из молодых ученых такого рода награды?

— Не припомню. Мы награждаем молодых ученых. Но на соискание Государственный премий никого не выдвигали.

 — Вы провели в 2000 году масштабную реструктуризацию. Что дала она ВНИИЭФу?

— Создав вместо отделений институты, мы подняли их статус. Представьте себе наш Институт ядерной и радиационной физики, в котором работает полторы тысячи человек. Таких институтов, где собрано столько специалистов, не только в России, но и в мире мало. Поэтому, образно говоря, мы просто кошку назвали «кошкой». После этого директора институтов чувствуют себя более уверенно. При этом как было единоначалие в ядерном центре, так оно и осталось. Все финансовые, научные проекты обсуждаются и утверждаются руководством ядерного центра.

Чем было вызвано создание в Сарове технопарка?

— Тем, что в будущем одной оборонной программы будет недостаточно для развития города. Его возможности переросли потенциал оборонно-оружейного комплекса. У нас достаточно технологий, которые можно внедрить в народное хозяйство. Нам нужно их очень серьезно развивать. Самым оптимальным способом для достижения этих целей является технопарк.

Мы единственное оборонное предприятие в России, которое предложило создать его на своей базе, но построить за пределами Сарова. Ведь в настоящем технопарке должно работать более 100 фирм. У сотрудников должна быть связь с внешним миром — свободное общение, поездки, чтобы быстрее внедрять технологические разработки.

Идея технопарков красивая, но в большинстве регионов страны она продвигается черепашьими темпами. На каком уровне у вас находится создание технопарка?

— Сейчас на территории технопарка работает 15 фирм. Туда переведена компания INTEL, там находится лучшее в Европе здание этой компании. Идет строительство основного офисного здания. Мы очень благодарны губернатору Нижегородской области за серьезнейшую поддержку этого проекта. Сейчас вышло решение правительства о том, что и Росатом, и стратегический партнер АФК «Система» будут оказывать поддержку этому проекту. Мы надеемся, что частно-государственное партнерство принесет свои плоды. Уже есть решение правительства о значительном выделении средств Росатома в этот проект и решение АФК «Система» удвоить вклад в проект технопарка. Теперь будем искать проекты. Они есть. Нужно, чтобы АФК «Система» одобрила их. Ведь технопарк – это коммерческое предприятие, инновационные проекты должны приносить прибыль.

Это непростая задача.

— Это архисложная задача. Придется самому заниматься научной экспертизой проектов. Технопарк – мое детище, он создавался по моему предложению и оставить его я не могу.

В вашем личном наградном списке есть еще одна не совсем обычная награда – премия Андрея Первозванного за возрождение христианских святынь. Что вас, ученого-физика, в прошлом коммуниста, заставило обратиться к религии?

— Эта премия дается не только за церковные заслуги, но и за государственные. Я отношусь очень трепетно к деятельности русской православной церкви. Никто, кроме нее, не заботится сегодня о нравственном здоровье народа. Никто не работает со всей массой народа. А работники ядерного центра, как никто другой, должны иметь очень высокую нравственную планку. Русская православная церковь фактически создала наше государство. Зачем же нам от своих корней отказываться? Саров как центр православия должен в этом плане развиваться. Посмотрите, как похорошела Монастырская площадь, как Храм Серафима Саровского засверкал, храм Иона Предтечи восстановлен. Это же красота необыкновенная.

Год назад Вы поменяли статус директора РФЯЦ-ВНИИЭФ на научного руководителя и, как сами о себе сказали, сравнялись в должности с Юлием Борисовичем Харитоном.

— Сказал так потому, что Харитон был не только научным руководителем ВНИИЭФ, но и председателем научного совета ядерно-оружейного комплекса Минсредмаша. И я сейчас научный руководитель ВНИИЭФ и председатель научного совета ядерно-оружейного комплекса Росатома. В последние годы я фактически совмещал две должности — директора и научного руководителя, особенно в отсутствии научного руководителя ВНИИЭФ Виктора Никитовича Михайлова. Сейчас, когда мы вывели ВНИИЭФ на хорошие экономические показатели, необходимости в такой концентрации полномочий в руках одного человека нет.

На корте с внукомЧем в свободное время любите заниматься?

— Предпочитаю слушать классическую музыку. Очень люблю играть в большой теннис. Мы с женой на пару играем. В минувшую субботу погода была летняя, два раза по полтора часа играли. Ну и читать, конечно, люблю. Самые любимые писатели –наши русские классики. Но почитываю иногда и современных. В отпуске несколько книг японца Харуки Мураками прочитал, по рекомендации одного академика прочел книгу американца Бьюкконена «Гибель Запада».

А дача у Вас есть?

— Нет. Я живу в Сарове в отдельном доме. Поэтому только стригу газоны, а Лидия Александровна выращивает цветы.

Вы оба с супругой физики. А какие профессии избрали ваши дети?

— Сын закончил физфак Московского университета, защитил кандидатскую диссертацию. Но когда начался в России дикий рынок, переключился на компьютерный технологии. И сейчас занимается этим в Америке. Дочка — биофизик, закончила МИФИ. Училась в Петербурге в аспирантуре. Затем ее пригласили в аспирантуру в Америку. Она стала там доктором наук, и сейчас работает научным сотрудником. Очень хочу, чтобы мои дети и внуки вернулись в Россию.

Гражданская позиция заставляет академика Илькаева учреждать в Сарове технопарк, строить для молодых ученых коттеджи, закупать дорогостоящее научное оборудование, возрождать храмы…  И это – общественно-значимые деяния, направленные на то, чтобы не только успешно развивались важные для обороны страны направления деятельности, но и чтобы жизнь становилась ярче, интересней и содержательней.


Надежда Королева, специально для «Атомной стратегии»
 

 
Связанные ссылки
· Больше про Время и судьбы
· Новость от Proatom


Самая читаемая статья: Время и судьбы:
О.Пеньковский - «шпион века» или «подстава» КГБ?

Рейтинг статьи
Средняя оценка работы автора: 5
Ответов: 1


Проголосуйте, пожалуйста, за работу автора:

Отлично
Очень хорошо
Хорошо
Нормально
Плохо

опции

 Напечатать текущую страницу Напечатать текущую страницу

"Авторизация" | Создать Акаунт | 1 Комментарий | Поиск в дискуссии
Спасибо за проявленный интерес

Re: Родители выбрали ему имя, а получилось — судьбу (Всего: 0)
от Гость на 12/11/2008
      
      Это  не ученый а просто номенклатурный "академик Минсредмаша" и администратор ядерно-оружейного комплекса. 
      


[ Ответить на это ]






Информационное агентство «ПРоАтом», Санкт-Петербург. Тел.:+7(921)9589004
E-mail: info@proatom.ru, Разрешение на перепечатку.
За содержание публикуемых в журнале информационных и рекламных материалов ответственность несут авторы. Редакция предоставляет возможность высказаться по существу, однако имеет свое представление о проблемах, которое не всегда совпадает с мнением авторов Открытие страницы: 0.06 секунды
Рейтинг@Mail.ru