Б.Н. Швилкин, д.ф.-м.н., ведущий научный сотрудник МГУ им.М.В.Ломоносова

Мой отец, Николай Гаврилович Швилкин, и мать, Ольга Болеславовна, работали в системе Министерства среднего машиностроения, с 1946 по 1950 год – на объекте Арзамас-16. Я там учился с 4-го по 6-й класс. Вся жизнь этого объекта проходила у меня на глазах. Впоследствии, став физиком и сохранив интерес к атомной проблеме, я часто общался со многими участниками этой работы. Здесь я хочу поделиться своими личными наблюдениями и сведениями, полученными от моих знакомых.

Логистика глухомани

Создание атомного и термоядерного оружия в Советском Союзе велось в атмосфере строжайшей секретности. В мире мало что было известно об этом. Интересно познакомиться с той обстановкой, в которой протекала жизнь и работа атомщиков в так называемых зонах особого назначения. Объект, о котором пойдет речь, – Арзамас-16 – один из центральных в этом списке. Он располагается в городе Сарове. На этом объекте работали выдающиеся творцы советского атомного и термоядерного оружия: академики Академии наук СССР Яков Борисович Зельдович, Андрей Дмитриевич Сахаров, Юлий Борисович Харитон, член-корреспонденты АН СССР Николай Леонидович Духов и Кирилл Иванович Щелкин и другие.

Интенсивное строительство этого объекта началось вскоре после поступившего из США известия об испытании в 1945 году на полигоне Аламагордо бомбы огромной разрушительной силы. В СССР боялись монополии американцев на атомное оружие. В том же году американцы выпустили подробный официальный правительственный отчет о разработке своей атомной бомбы, составленный Г.Д. Смитом, под названием «Атомная энергия для военных целей». Опубликованный в открытой печати отчет содержал подробное изложение основных научных и технических аспектов атомной проблемы, но в интересах национальной безопасности США, как это было заявлено в предисловии генералом Л.Р. Гровсом, в нем отсутствовали конкретные технологические сведения.

Отчет напоминал сборник задач, в котором формулировались условия и приводились ответы, но отсутствовали решения. Многочисленные технические трудности и дороговизна атомного проекта, казалось бы, должны были охладить желание любого правительства создавать в то время собственное атомное оружие. Это, однако, не остановило правительство разоренной войной с Германией страны – СССР.

В центре России был выбран затерявшийся среди лесов и болот небольшой глухой провинциальный городок, который вместе с прилегающей к нему огромной территорией был превращен в зону особого назначения. Названия этого города не было ни на одной советской карте тех лет. Глушь, труднодоступность и удаленность от больших населенных пунктов до революции 1917 года привлекали туда монахов и паломников, особенно еще и потому, что здесь находился широко известный в России монастырь преподобного Серафима Саровского. Во время войны с Гитлером в этих местах размещался завод по производству снарядов для реактивных пушек «катюш», секрет которых тщательно оберегался чекистами.

Место вокруг монастыря было объявлено находящимся на особом положении, многие монахи были арестованы, сосланы. Все подозрительные для властей люди задерживались. Видимо, все это и побудило руководителя чекистов Лаврентия Павловича Берию выбрать это место для строительства объекта особого назначения, одного из самых секретных объектов в Советском Союзе. Сотни квадратных километров лесного массива были обнесены рядами колючей проволоки с расположенными между ними взрыхленными контрольными полосами земли. Охрану зоны, как условно называлось все, что было внутри ограды, несла специальная дивизия, командовал которой полковник Гончаренко.

Внутри зоны для прибывавших со всех концов страны на объект специалистов и их семей были сооружены два новых поселка, получившие названия «финский» и «ИТР» (инженерно-технический работник). Финский поселок в основном был застроен однотипными финскими одноэтажными домиками, обставленными финской же мебелью. Построенный во вторую очередь поселок ИТР был более комфортабельным. Здесь люди жили в двухэтажных коттеджах и в двухэтажных восьмиквартирных домах. На строительство домов шел росший вокруг поселков хвойный лес. Для приезжих детей сотрудников объекта была построена новая кирпичная школа. Раньше, чем повсюду в стране, на объекте были отменены карточки на продовольствие.

В те годы с объектом не было ни железнодорожного, ни автобусного сообщения. Люди добирались до объекта самолетом. Из Москвы регулярно летали преимущественно американские военно-транспортные самолеты «Дуглас», оставшиеся в СССР после Второй мировой войны. Американского производства были по большей части и автомобили на объекте: виллисы, доджи, джипы и грузовые студебеккеры.

Люди государственной тайны

С большой строгостью производился отбор людей для работы на объекте. Специалисты, помимо обладания высокими профессиональными качествами, еще не должны были быть из «бывших», раскулаченных и репрессированных. Они и их родные не должны были быть в плену и немецкой оккупации. Для выявления всех этих обстоятельств людей заставляли заполнять пространные анкеты, а сообщенные в них сведения тщательно проверялись сотрудниками госбезопасности.

Жители объекта были обязаны строго хранить государственную тайну, о чем с них брали подписку. Разглашение ее было делом далеко не безобидным. За разглашение тайны сильно пострадал заместитель начальника объекта Петр Андреевич Любченко. Его жена, яркая дородная блондинка, прибывшая к мужу на объект и узнавшая, что муж изменял ей в ее отсутствие, устроила публичный скандал. Она громогласно заявила, что здесь делают бомбу, а ее неверный супруг, пользуясь секретностью, занимается развратом. Этого было достаточно, чтобы Любченко осудили на восемь лет заключения в исправительно-трудовых лагерях. «Дело Любченко» курировал генерал-лейтенант КГБ Павел Мешик – один из сподвижников Лаврентия Берии. Даже ближайшим родственникам нельзя было давать ни малейшего намека, где живет и какой работой занят сотрудник объекта.

Строго наказывали и за утерю секретного документа – «потерю бдительности». Молодой лейтенант – адъютант начальника объекта, генерала Павла Михайловича

Зернова, потерявший какую-то важную бумагу, был немедленно разжалован и осужден на несколько лет тюрьмы. Срок заключения он отбывал в местном лагере.

Выезд с объекта был строго ограничен и разрешался в основном только в служебных целях. В первые годы существования объекта все его сотрудники свои отпуска проводили только внутри зоны. К их услугам был местный дом отдыха. Запрещалось даже фотографировать на улице, а если кто-то этим запретом пренебрегал, то у него немедленно изымалась пленка и тут же засвечивалась.

Все объекты внутри большой зоны, такие как административный корпус и заводы, также были ограждены заборами и колючей проволокой и тщательно охранялись. Каждое подразделение – будь то лаборатория или отдел – изолировались друг от друга. Проход в любое подразделение разрешался только его сотрудникам. Ходить везде разрешалось только самым большим начальникам, число коих было невелико.

Разработанная в зоне система безопасности требовала большого аппарата сотрудников спецслужбы. Были среди них и контрразведчики из Смерша. К некоторым ученым были приставлены телохранители. Рассказывали, что на аналогичном объекте на Урале произошел печальный случай. Во время прогулки навстречу идущему по парку академику Исааку Кушелевичу Кикоину из кустов внезапно выскочил решивший попугать его безоружный человек с криком: «Сейчас застрелю!» Охранник мгновенно выхватил пистолет и застрелил шутника. Состоялся суд, и, хотя телохранителя оправдали, он немедленно покинул объект.

Сотрудникам объекта не разрешалось вести деловые записи в личных блокнотах. Нарушение этого запрета грозило большими неприятностями. Одним из нарушителей был Андрей Дмитриевич Сахаров. Однако, поскольку он занимал тогда уже высокое служебное положение, местное начальство спецотдела не могло заставить его подчиниться общим для всех правилам. Не смогло сломить его упрямства и вызванное для беседы с ним московское начальство. Пришлось разрешить ему вести записи в личном блокноте, но так, чтобы понимать их содержание мог только он сам.

Дядя Эдика Лабби

Однако несмотря на все строгости режима, ходили слухи, что на объект все-таки пробрался американский шпион. Подозревался в этом дядя Эдика Лабби – эстонского мальчика, с которым я учился в одном классе и сидел за одной партой. Звали дядю Эдика Дмитрий Евлампиевич Стельмахович. На объекте он работал старшим научным сотрудником. Шпионом его объявили сразу после того, как он застрелился из охотничьего ружья.

После гибели Стельмаховича его жена Дина и племянник были незаметно удалены с объекта. Был ли Стельмахович на самом деле шпионом или нет, так и осталось неясным. Скорее всего нет. Просто в атмосфере шпиономании и всеобщей подозрительности тех лет режимные органы объекта, наверное, хотели показать свое профессиональное мастерство в «разоблачении врагов».

Известен и еще один случай, который, как некоторые считают, не мог произойти без участия шпиона. После первого успешного испытания атомной бомбы Игорь Васильевич Курчатов привез с полигона подробный отчет для правительства. В Москву он прибыл в воскресенье, и для того чтобы положить отчет в закрытое особо секретное помещение Лаборатории измерительных приборов АН СССР (ЛИПАН), которая позже была преобразована в Институт атомной энергии АН СССР, в Покровском-Стрешневе, ему бы понадобилось много времени. Поэтому Игорь Васильевич не стал этого делать, а отнес секретный отчет прямо домой начальнику режима института, который, как и многие из руководящего персонала, жил неподалеку от института в отдельном коттедже. А на следующее утро начальник был найден в своем коттедже убитым из винтовки. Предназначенная для него пуля прилетела в комнату через окно. Секретный отчет оказался целым и невредимым. История с убийством начальника режима породила версию, что убит он был шпионом, а материалы секретного отчета были пересняты на фотопленку и переправлены в Соединенные Штаты Америки.

Спецконтингент

Проволокой внутри большой зоны были ограждены и лагеря заключенных, физический труд которых широко использовался на объекте. Утром из лагеря, а вечером в лагерь шли они колоннами под охраной вооруженных солдат, некоторые из которых вели с собой немецких овчарок. Места работы заключенных, в обиходе именуемые внутренними зонами, так же, как и места работы «вольных» творцов атомной проблемы, обносились колючей проволокой со сторожевыми вышками и контрольной полосой. Это были своего рода зоны в зоне. Таким образом, заключенные отличались от «вольных» тем, что первые были постоянно отгорожены от внешнего мира двумя зонами, а вторые – в нерабочее время только одной.

Во время строительства поселок ИТР тоже был обнесен колючей проволокой, и долгое время внутри этой зоны днем одновременно находились и жители поселка уже построенных и заселенных домов, и заключенные – строители новых домов. Иногда к охране заключенных привлекали самих же заключенных, которым в этом случае начальство доверяло винтовки, но их одежда практически не отличалась от одежды тех, кого они охраняли. Некоторые из заключенных были расконвоированы и ходили из лагеря и в лагерь без охраны.

Кормили заключенных плохо. Они постоянно искали возможность что-нибудь поесть. Любимым их лакомством были жаренные на костре речные ракушки. Во время работы в жилых поселках заключенные иногда залезали в частные квартиры. Однажды залезли они и к нам. Внутри кастрюли с топленым маслом остались следы их пальцев. Второпях голодные люди хватали полужидкое масло пригоршней и ели.

Были среди заключенных и женщины, хотя их было не так много, как мужчин. Одна из них, расконвоированная женщина-архитектор Ольга Константиновна Ширяева, очень понравилась академику Якову Борисовичу Зельдовичу. Видя, что его симпатии к этой женщине растут, власти выслали ее за пределы зоны в другой лагерь.

Иногда заключенные пытались бежать, однако ни один побег не был успешным. Охранники, у которых убегал заключенный, должны были сами его поймать, иначе им грозило очень серьезное наказание. До полного изнеможения шли они по пятам беглецов. При поимке, конечно же, не обходилось без сильного рукоприкладства.

Очень напугал жителей объекта случившийся вооруженный побег под руководством бывшего военного летчика. У него и его товарищей по несчастью созрел дерзкий план побега. Они решили захватить самолет «Дуглас» и на нем перелететь через зону. Операция была тщательно подготовлена. С помощью студебеккера они проломили лагерные ворота и, разоружив караул, уехали на большой скорости из лагеря. Это произошло как раз в те часы, когда колонны заключенных конвоировались в лагеря на ночлег. Встречая на своем пути такие колонны, беглецы поднимали стрельбу, заключенные в панике разбегались по сторонам, а конвоиров разоружали.

Группы беглецов, среди которых были и вооруженные, стали передвигаться в разных направлениях внутри зоны, заходя в дома и требуя одежду и еду. Группа же организаторов побега целенаправленно передвигалась к аэродрому. Преследователи, однако, быстро разгадали план беглецов, отрезали им путь к самолетам, а их самих стали преследовать по пятам. Погоня, сопровождаемая перестрелками, продолжалась несколько дней. Последним был задержан бывший военный летчик. Говорили, что он был расстрелян.

Население объекта было сильно встревожено этим побегом. В некоторых квартирах на ночь баррикадировали окна и двери и держали под рукой заряженное оружие. После этого случая охрана заключенных была усилена.

Стандартные методы воспитания

Власти пытались воспитывать жителей объекта, как это было принято в те годы, в духе марксистско-ленинской идеологии. Этой задачей занимались работники политотдела, которые должны были контролировать моральный облик сотрудников объекта. Взрослые люди всерьез обсуждали, например, вопрос, каким будет человек при коммунизме, и приходили к общему выводу о том, что поскольку в процессе продвижения к коммунизму роль интеллектуального фактора будет усиливаться, а роль физического в результате механизации трудоемких процессов ослабевать, то у человека будет увеличиваться размер головы, а руки станут дряблыми.

Много сил было затрачено на то, чтобы уничтожить на объекте не только религию, но и память о ней. Однако несмотря на все гонения на верующих, там проживало немало в основном пожилых религиозных людей, для которых широко известная в России Саровская обитель была по-прежнему святыней. Поскольку действующих церквей здесь не было, то по церковным праздникам небольшие группы богомолок, одетых в темную поношенную одежду, с платками на головах, стекались к святому колодцу, куда раньше, до революции, богатые люди, по преданию, бросали серебряные монеты. Они шли к святому источнику по той самой дорожке, по которой ходили преподобный старец Серафим и последний государь российский Николай II.

Применять к собранному на объекте контингенту людей, к тому же занятых важнейшей государственной работой, стандартные методы воспитания было невозможно. Ученых вообще власти старались оставить в покое. Они хоть и жили как заключенные, за колючей проволокой зоны, но были относительно свободны. Так, в те годы имя великого русского певца, не признавшего Советы, Федора Ивановича Шаляпина было предано забвению, а вот на объекте из настежь открытых окон одной из квартир далеко разносился по улице могучий голос певца. Проходившие мимо люди останавливались и подолгу слушали редкие для тех времен пластинки. В Москве в те годы подобное было невозможно.

Возникшая внезапно зона привлекала внимание жителей окрестных сел. Не имея возможности проникнуть за колючую проволоку таинственного объекта и зная по слухам о хороших бытовых условиях в закрытом городе в голодное послевоенное время, местные жители сочинили свою версию. Они считали, что там проходит экспериментальную проверку сталинская теория строительства новых коммунистических городов и что этот закрытый город и является первым испытательным полигоном этой теории.

Объект особого назначения, как и атомный проект в целом, курировал шеф НКВД Лаврентий Павлович Берия и часто посещал его. Однажды я видел его совсем близко, стоящим на площади недалеко от административного корпуса и беседовавшим с генералом Павлом Михайловичем Зерновым. Будь я художником, я и теперь, спустя более 70 лет, мог бы нарисовать его портрет. Небольшого роста, плотный, в новом сером костюме, который тогда почему-то называли «в искорку», в золоченом пенсне, под которым видны были колючие брови. Запомнился пронзительный взгляд этого человека. Когда я спросил отца, кого это я видел, он сказал мне, что это был Берия.

Вслед за успешным испытанием атомной бомбы последовало щедрое награждение участников атомного проекта. Заслуги многих из них отмечались Сталинской премией. Некоторых удостоили премии первой степени, которая в том случае, если она вручалась атомщикам, давала им большие права по сравнению со всеми другими категориями ученых.

Поскольку считалось, что их жизнь в основном протекает на объектах в удалении от дома и семьи, то им разрешался бесплатный проезд на поездах и самолетах в любом нужном им направлении. Это было, конечно, исключительной привилегией, получившей шуточное название «ковер-самолет». Этот «ковер-самолет» мог доставить лауреатов в любую точку огромной страны, но без разрешения не мог перенести их через колючую проволоку зоны особого назначения. Пятеро из восьми ученых и инженеров-атомщиков Арзамаса-16 стали трижды Героями Социалистического Труда. За всю историю существования Советского государства трижды героев – граждан СССР, удостоенных такого звания, было 16. 

«Независимая газета», 26.01.2021